История бульваров, так же как история империй, начинается жалким образом. Кто из парижан, достигших сорокалетнего возраста, не помнит варварства муниципалитета, очень долгое время сохранявшего у входа на любой бульвар высокие тумбы, на которые наталкивались беременные женщины, рассеянные молодые люди, взгляды которых были отвлечены иными предметами и которые не замечали столба, прежде чем не натыкались на него животом? Не менее тысячи несчастных случаев происходило каждый год, и над ними только смеялись!.. Целых тридцать лет сохранялись эти столбы, варварская бессмысленная косность, бросающая свет на характер французской администрации и больше всего парижской муниципальной, самой неумелой, самой расточительной и самой неизобретательной. В дождливую погоду на бульварах воцарялась непролазная грязь. Наконец, овернец Шаброль додумался вымостить бульвары вольвикской лавой. Как это характерно для парижского муниципалитета! Из овернской глуши привозят плиты вулканического происхождения, пористые, недолговечные, тогда как по Сене могли доставить на баржах гранит с берегов океана. Однако и то был шаг вперед, парижане приветствовали его, как благодеяние, хотя дорожки были так узки, что трем прохожим не позволяли сойтись вместе.

Дальнейших улучшений приходится ждать и посейчас. Пешеходные дорожки должны быть покрыты ровным слоем асфальта, который не следует чередовать с каменными плитами, ибо и ноги влияют на мысли парижан, — перемена грунта отзывается на голове. Шоссе надо замостить богато, нарядно, в духе того опыта, который проделали на улице Монмартр. Словом, почву нужно выровнять с одного конца бульвара до другого, а ворота Сен-Дени привести в порядок. Но бульвары будут достойны Парижа лишь после радикальной перестройки прилегающих зданий, когда можно будет гулять и под прикрытием и под открытым небом, не боясь того, что тебя изжарит солнце или намочит дождь. Полная перестройка домов обошлась бы так дорого, что о ней и думать не приходится, но хороший результат дали бы непрерывные выступающие над тротуаром балконы. (См. «Уходящий Париж».) А почему бы не журчать в ложбинке вдоль каждой аллеи прозрачному ручейку от площади Согласия до площади Бастилии? Как зачахли теперь деревья и трава на бульварах!.. Разве не собираются накачивать воду из Сены на набережной Вильи только для того, чтобы выливать ее обратно в реку у моста Людовика XVI, пропустив ее через тела сирен? Ребяческая выдумка, сказка! Впрочем, каковы бы ни были бульвары, все же ни в какую эпоху, ни у одной нации не было таких видов, таких прогулок и зрелищ, какие дает нам кольцо бульваров, которое начинается у Аустерлицкого моста, доходит до Зоологического сада и кончается у площади Мадлен, а затем ведет к площади Согласия и к Елисейским полям.

Теперь представим себе, что мы несемся на омнибусе, и проследим за течением этой реки, этой второй, безводной Сены, изучим ее характер.

Между площадью Мадлен и улицей Комартен обычно не прогуливаются. Над этой частью бульвара господствует наше подражание Парфенону, большое, красивое здание, обезображенное, что бы ни говорили, плохими скульптурами, которые годились бы для кафе, но портят боковые фризы этого здания. С южной стороны параллельно бульвару идет улица, удаляющая прохожих от магазинов, а новые постройки на левой стороне начаты только год тому назад. Итак, бульвар в этой части еще ожидает лучшего будущего, которое будет блестящим, особенно если уничтожат улицу с южной стороны. Пока здание министерства иностранных дел не приспособят под торговые помещения, вся эта часть бульвара обречена на гибель. Здесь люди только проходят, но не гуляют. Нет никакого оживления, хотя прохожие в общем хорошо одеты, элегантны и богаты. Место самое опасное для пешеходов: в главную артерию вливается пять улиц. Место самое скользкое: недаром здесь расположено министерство иностранных дел. Вот почему, быть может, никто не задерживается на этом бульваре: на передвижение влияет политика; не вскоре политику здесь упразднят. Покуда будет существовать улица Басс-дю-Рампар, последняя из улиц, проложенных ниже уровня бульвара, он будет лишен веселости, своеобразия, фланеров, а следовательно, и торговли. Домовладельцы, вам надо умеючи сеять сотни тысяч франков, приносящих миллионы! Здесь фланер чувствует себя слишком на виду; он не любит, чтобы на его счет злословили в верхних этажах домов, когда он входит в лавку, чтобы купить какую-нибудь мелочь.

Угловой дом на улице Комартен в XVIII веке пользовался огромной известностью: здесь жила мадмуазель Гимар, прежде чем переехать в собственный особняк на Шоссе д'Антен. Атрибуты ее актерского ремесла и сейчас еще видны на скульптурных украшениях круглого павильона, как раз на углу улицы. Когда-нибудь и его разрушат, как разрушили дом Люлли, который стоял на углу улиц Нев-де-Пти-Шан и Сент-Анн и на котором Люлли обозначил свое имя при помощи орнаментов, где в виде лиры изображена скрипка, доставившая ему большое состояние.

На улице Мира иная картина: прохожих здесь множество. Прежде бульвар, в настоящем смысле слова, кончался уже здесь. Весь Париж сворачивал с бульвара на улицу Мира, направляясь к Тюильри. Улица Мира в будущем сделается соперницей улицы Ришелье и станет играть роль теперешней улицы Сен-Дени. Миновав эту точку, вы подходите к сердцу нынешнего Парижа, которое бьется между Шоссе д'Антен и улицей Фобур-Монмартр. Здесь начинаются причудливые, чудесные здания, напоминающие волшебную сказку или страницы «Тысячи и одной ночи». Прежде всего Ганноверский павильон и высокий дом против него, построенный Симоном, чтобы закрыть вид на сады маршала Ришелье. Весь Париж гуляет здесь, даже и не подозревая о том, что двадцать лет тянулся процесс по этому делу, которое было проиграно маршалом; а еще верят, что все делалось по прихоти короля в те годы, когда король уже изнемогал под натиском парламента. Затем идут Китайские бани, одно из самых смелых коммерческих предприятий, миллионный будто бы капитал, постоянная реклама и — странное дело! — основанное во времена Империи.

Если бы такие красивые и своеобразные здания, как Золотой дом, как Дом с большим балконом, не перемежались на бульварах с неопрятными, невзрачными постройками, попросту оштукатуренными, безвкусными и бесстильными, то бульвары могли бы соперничать по богатству архитектурной фантазии с самым большим из венецианских каналов.

Взгляните, как начинается улица Гранд-Бательер, на любом углу которой среди окружающего великолепия стоят дома, совсем не величественные и ничем не выделяющиеся! Поверите ли вы, что один из них принадлежит Жокей-клубу? Не странно ли, что его члены, богатые щеголи, не выражают желания соперничать из национальной гордости с лондонскими клубами, которые по своей роскоши превосходят дворец короля. Знаменитым Золотым домом мы обязаны бывшему обойщику, сделавшемуся по призванию архитектором! Вот еще пример: модному портному Бюисону бульвары обязаны огромным домом (на противоположной стороне), построенным во дворе особняка, где все парижские игроки трепетали целых тридцать пять лет! Здесь помещался игорный дом Фраскати, имя которого почтительно было сохранено владельцем кафе, расположенного против кафе «Кардиналь». Полюбуйтесь, какие поразительные перемены произошли в домовладельческих предприятиях. Под гарантию арендного договора сроком на девятнадцать лет, обязывающего к ежегодной плате в пятьдесят тысяч франков, портной выстраивает настоящий фаланстер в духе Колизея; и на этом деле, говорят, заработает миллион, а лет десять тому назад тот дом, в котором помещается кафе «Кардиналь» и нижний этаж которого приносит теперь сорок тысяч франков, был продан всего лишь за двести тысяч франков. Дом портного Бюисона и дом бывшего обойщика Жанисара, кафе «Кардиналь» и кафе «Птит Жанет» (сколько эти слова заключают в себе завтраков, сделок, драгоценностей, богатства!) заканчивают собою улицу Ришелье. Кухня, фрак, дамские платья, бриллианты — не весь ли Париж в этих словах? Ибо в Париже без этого ничего не делается и ради этого делается все.