сейчас, была зима. Я прятался от Борисовича, который снова проиграл чёрной дыре. Вещи уже были собраны. Ближе к рассвету он заснул, и я смог выбраться. Из дома. Страха не возникло. Мне было четырнадцать – уже чувствовал себя взрослым.

Только… маму жалко, до слёз. Сколько ещё протянула после моего ухода?.. Сколько ещё протяну я, с такими пристрастиями?.. Я знал, что разыщу Её, ту девочку со светло-русыми волосами. Ночевал, где придётся: подъезды, мосты… Другом стал тихий стук – хотя б сердце рядом. Еда, деньги на первое время были, а что потом – лучше не думать…

…Шёпот. Тихий, гнетущий. В голове. Это тени. Стучатся в вакуум, хотят проникнуть в маленький мир застывшего Танцора из своего, несуществующего. Тени наперебой твердят что-то о «настоящих вещах»… Кажется, сочувствуют… ему! Губы Танцора чуть искривляются в ухмылке: откуда жалким тварям знать Истину?!

Сквозь густой туман снова произрастает картинка.

Приступ кончился. Шёпот утих…

18 января.

И снова здравствуй. На долгий год забыл о тебе… Были причины. Но вот снова желаю здоровьица.

Девятнадцать. Жизнь бродяги – привычка, как и бомжеватая внешность… Хорошо хоть, без болячек. За здоровьем я старался следить. Было время, когда такое существование даже нравилось… но всё не покидала надежда отыскать Её. И, может, прозвучит смешно, беря в расчёт шесть лет моей жизни до того… но мне несказанно повезло: как-то раз, «зайцуя», на одной из станций я увидел лицо. ЕЁ лицо!

Подошёл – не узнала… Если честно, это несколько смутило: мне-то упорно казалось, что мальчишка-крикун незабываем. Потом разум подсказал, как сильно я изменился: отощал, вытянулся, лохмотья, обросшая морда в грязи… Только глаза смотрели так же. Грубо… слишком грубо! Что ж со мной было такое?

А знаете, ведь потом Она всё-таки узнала! Я чувствовал себя счастливей всех на свете, ведь Она сказала, что любит меня! Вспомнил, глупый, «Алые паруса»… Вот оно где было – счастье! Она заметила мой взгляд среди сотен других. Она всё смогла понять. Она решилась.

Выяснилось, что Её родители умерли уже давно. Приёмная семья казалась милой и заботливой, но с совершеннолетием началось изживание: доверившееся сердце разбивали снова и снова. Любимая моя быстро покинула место, совсем недавно казавшееся домом, и на время Её приютили новые друзья. Не ангелы, отнюдь, но кроме них – никто.

12 июля.

Мы в квартире Её друзей. Пока их не было, отмылся, частично отстирался, побрился… в общем, превратился в человека. Потом Она поцеловала. Словно бабочка щеки коснулась!.. И в губы… Тогда казалось, могу часами вот так стоять, целоваться, и больше ничего не надо… Я прижимал Её к себе, нежно, как только мог. Чувствовал пальцами крылья лопаток, слегка выпирающие рёбра… Как же я любил эту худенькую, хрупкую спинку!.. Ладони опустились на талию… такую тоненькую!.. Я боялся сломать её ненароком, хотя явственно ощущал под горячей кожей пульсирующую силу жизни. Ещё ниже… Заглянул в глаза. Они счастливо улыбнулись, прочтя мысли.

…Свет померк. Чёрные скалы и бушующее море на мили окрест. Острые, как иглы, пики пронзают свинец туч. Мысли — воронья стая. Танцор бьётся в конвульсиях, прикованный чугунными цепями к камню. На челе терновый венец. Небо беспощадно, чернеющая бездна желанна. Неявная в вековечных сумерках точка медленно, вязко приближается. Тут же гриф уже пронзает когтями ладони! Птица клюёт грудную клетку, упивается каждым мигом! Сердце близко. Перья, перья, перья… Бабочка. Мёртвые крылышки в гербарии… Сухие лепестки. Ещё красивые, только по краям начали загнивать. Танцор слаб. Новый приступ.

Наконец-то!..

5 августа.

Дорогой дневник! Не знаю, сколько ещё выдержу… Единственное, что хочу – успеть до ломки. Её друзья стали и моими. Мысли расплываются… Они уже давали Ей пробовать. Не «белую фею» – дорого. «Винт» куда лучше для одноразовки. Круг, потом кому-то хочется ещё… Обычно от винтика крышу сносит сразу. Но Она выдержала. Она понравилась… Поэтому нашлись деньги на фею. Но за такую сумму надо много работать. Я не знал… Новые друзья не стали мучить «винтом» меня, не подсовывали «крокодила», от которого гниёшь. Над девочкой сжалились, наверное… Я тоже много работал. До петушков охотников много. Поначалу бывал и в кругах…

Это вечный Лабиринт Миноса, из которого выход один лишь… Но белая фея каждый раз убаюкивала нас в ледяных объятиях, прижимала к пустой груди. На сердце как-то теплело…

А потом снова… и снова…

27 января.

Полгода. Да нет же… уже вся жизнь! Белая фея прилетела за Ней. Вчера. Навсегда.

НАВСЕГДА!!!!!!!

Дневник, ты всё, что осталось. Слышишь? Будь со мной!!! Не бросай… Сейчас приму немного, чтоб мысли прочистились. Не станет легче – станет всё равно…

2 мая.

Год… Зачем живу? Дьявол, слышишь?! Дьявол!!! Забери меня!!! Забери!!!!!!! Прошу… Чёрт возьми!..

Год и три месяца без Неё. Ещё неделя, и я тоже умру. Сказал какой-то оборванец – врач или типа того – после осмотра. Целая неделя… Чёрт, почему так долго?! А всё проклятая слабость!.. Не могу инстинкт убить…

Ты, конечно, в Раю уже… Вспоминаю Твои глаза, когда подарил любимые белые лилии. Лицо доброе-доброе… улыбка, по-детски искренняя, наивная, чуть стыдливая… согревающая… Единственная настоящая во всём мире! А прекрасные глаза… В них света хватило бы на всю Вселенную! Ты тогда чуть не плакала от счастья, а я, дурак, стоял и не знал, что делать. Но теперь Ты в Раю, и мне больше никогда не обнять своё счастье… Ты, конечно, страдаешь, видя, как низко я опустился… Я же так люблю Тебя! Милая, не плачь! За окном дождь, да… Не плачь, Дорогая! Солнышко моё!.. Ты же ангел, только и даёшь надежду! Руки Твои расцеловать… они ласкали меня, я смеялся… И даже белая фея тогда, казалось, была не нужна. Смейся, Милая! Я больше всего хочу этого!

…Белоснежная пелена превращается в метель. Скелеты полуразрушенных построек застланы туманными клочьями — бесконечный снежный саван. Вокруг лишь холод. Где-то вдали воют звери ветров: меж бетонных стен мёртвых исполинов отзвуки их ночных танцев. В висках пульсирует алмазная пыль, разъедает обескровленные трубки. Повсюду вязкий скрежет, треск. Успокаивает… Зачем дышать в вакууме? Боль, движения, звук…

…снег.

Величественная Белая Фея шагает над матовым ковром. Её обнажённое тело покрыто узорами, какие мороз рисует на окнах. Стеклянные губы сшиты грубой бечёвкой, глаз вовсе нет. Тяжёлый, гнетущий шлейф за плечами продавливает бесконечные снега до самого центра мира, заполняя собой всё освободившееся пространство. На толстой цепи из седых волос — жирный пёс. Пасть огромна, в зрачках голод, похоть и усталость. На