По сравнению с нынешними его любовными отношениями, в обоих случаях запутанными, простое безыскусное чувство, которое неожиданно возникло между ним и Комаё, когда ей было восемнадцать, а ему двадцать пять, вспоминалось Ёсиоке с тем возвышенным сердечным волнением, какое бывает от хорошей пьесы или романа. Он ощущал не только красоту и искренность тех отношений, но и их неправдоподобную исключительность.

— Так вот вы где! А я и там, и тут вас разыскивал…

Ёсиоку окликнул маленький толстый человечек в европейском костюме. Похоже, что он выпил изрядное количество виски в буфете на втором этаже театра — его круглое, как у бога Эбису, лицо было абсолютно красным, а на кончике носа выступили капельки пота.

— Уже звонили!

— Откуда?

— Оттуда же, что и всегда. — Удостоверившись, что поблизости никого нет, маленький толстый человек присел к Ёсиоке. — Похоже, что в последнее время вы совсем не показываетесь в «Минатоя»?

— К телефону позвали тебя?

— Да! Я было возгордился… Кто бы это, думаю… Но оказалось все то же, что всегда. Мне даже немного жаль себя стало! — Толстяк засмеялся.

— Послушай, а ведь Рикидзи, видимо, знает, что сегодня вечером мы здесь…

— Наверняка ей дал знать об этом кто-то из знакомых гейш, пришедших сегодня на спектакль. Она просила, чтобы на обратном пути вы непременно заглянули, хотя бы ненадолго.

— Эда, приятель, со мной сегодня произошел занятный случай. — Ёсиока протянул Эде сигару с золотым ободком и оглянулся вокруг. — Пойдем-ка в ресторан!

— Опять что-то в квартале Хаматё?

— Нет, это уже в прошлом. Нынче у меня роман!

— Да ну? Что такое?

— Говорю же, история из тех, про какие пишут в книгах.

— Вот как! Это становится интересно! — Эда, согласно кивая, спешил вслед за Ёсиокой по коридору в большой ресторан на подземном этаже.

— Ты будешь виски, как всегда?

— Нет, пиво. Нынче вечером меня уже немного шатает. Я предпочту пиво. Валиться с ног пока не время! Ха-ха-ха!

От смеха все тело Эды сотрясалось, а лицо собралось в морщинки, платком он утирал пот со лба. По его виду и манере говорить было понятно, что он состоит при Ёсиоке в роли шута. Волнистые тонкие волосы у него на голове уже заметно поредели, но он не казался много старше Ёсиоки. В компании, которой Ёсиока так уверенно управлял, он служил одним из биржевых маклеров, и, будь то банкет или прием на свежем воздухе, он всегда отвечал за встречу гостей, поэтому в мире «ив и цветов», где обитают гейши, известен был не меньше «господина коммерческого директора» Ёсиоки. Эда из компании N. славился как весельчак и любитель сакэ. Само собою повелось, что не только гейши, но даже и служанки держались с ним фамильярно, а порой отпускали обидные шуточки, впрочем, Эда никогда на них не сердился. Когда женщины дурачили его или высмеивали, он нарочно подлаживался под их тон и допускал такое обращение, словно ни в грош себя не ставил. Однако же поговаривали, что дома у него трое детей и старшая дочь уже почти на выданье.

Держа в одной руке принесенную официантом бутылку пива, Эда, словно желая поскорее услышать, что за новая история приключилась с Ёсиокой, с нажимом произнес:

— Ну, неужели вы меня снова обскакали, завязав новый роман? Ха-ха-ха!

— Признаться, я на это как раз и надеюсь.

— Ого! Грехов становится все больше!

— Эда, дружище, шутки в сторону. У меня такое чувство, будто сегодня вечером я впервые потерял голову из-за женщины.

После этих слов Ёсиока оглянулся, нет ли поблизости людей, — в просторном ресторанном зале лишь несколько официантов разговаривали в углу о чем-то своем. Ни единого посетителя не было видно, и в сиянии электрических люстр, которое отражали белоснежные скатерти, стоявшие на столах букеты заморских цветов казались еще более яркими и пестрыми.

— Дорогой мой Эда, это разговор серьезный, правда.

— Ха, не сомневаюсь! Я замер в ожидании…

— Нет уж, оставь. Вечно твои шуточки… с тобой трудно говорить всерьез! По правде говоря, дело вот какое… Только что я случайно столкнулся на лестнице…

— Гм…

— Это женщина, которую я знал, когда еще учился…

— Так она из хорошей семьи! Вы хотите сказать, что теперь она чья-то жена, и…

— Ты слишком спешишь. Она не обычная женщина. Это гейша.

— Ах, гейша? Вас послушать, так раненько же вы начали практиковаться…

— Ну, в моей жизни это была самая первая гейша, тогда я еще только вступал на путь удовольствий. Ее имя тогда было Комадзо. Да, около года, наверное, мы с ней весело проводили время… А пока все это продолжалось, я закончил университет, потом сразу уехал за границу. Будь уверен, мы расстались подобающим образом, все между собой уладив…

— Так-так. — Эда без малейшего стеснения попыхивал сигарой, полученной от Ёсиоки.

— Видишь ли, она говорит, что после семилетнего перерыва снова стала гейшей в Симбаси. И теперь её имя Комаё.

— Комаё… Откуда она?

— Мне она сказала только имя, поэтому я ничего не знаю: стала ли она владелицей собственного заведения или же она на контракте…

— Если разузнать потихоньку на стороне, все это быстро выяснится.

— Во всяком случае, должна быть какая-то причина тому, что спустя семь лет она снова стала гейшей. И кто до сих пор оказывал ей покровительство? Откровенно говоря, это я тоже хотел бы выяснить.

— Похоже, требуется детальное расследование.

— Ничего не поделаешь. В таких делах с самого начала важна ясность. Ведь сколько мы уже знаем историй, когда человек по неведению сближается с женщиной своего друга и в результате навлекает на себя его ненависть.

— Ну, если ваш роман развивается столь стремительно, мне тоже не след сидеть сложа руки. По крайней мере, позвольте хоть одним глазком взглянуть на неё. Где она сидит? В ложе?

— Я только что встретил её в фойе — не знаю, где она сидит.

— На обратном пути вы ведь, верно, зайдете куда-нибудь? Я буду вас сопровождать, и тогда уж дайте мне не спеша за ней понаблюдать и вынести свое суждение.

— Да уж, прошу тебя, сделай милость.

— Стало быть, ваша Рикидзи в конце концов оказалась вместе с покинутыми Гио и Гинё?[1]Бедная! Ха-ха-ха!

— О чем ты говоришь?! Вот уж это меня не тревожит. Как тебе хорошо известно, я немало для неё сделал. Даже если я и порву с ней, у неё теперь есть свои покровители в чайных домах, на неё работают четыре или пять гейш… Она ни в чем не будет знать нужды.