Постучав всего один раз, Кэтрин открыла дверь спальни сестры. Девушка даже не успела переодеться и все еще была в шелковом розовом пеньюаре, накинутом поверх белой полотняной ночной сорочки. Она сидела перед туалетным столиком, а горничная проводила щеткой по ее длинным белокурым локонам. Даже измученная горестями, девушка выглядела очаровательной, и капризно опущенные уголки губ не могли отвлечь внимания от ослепительной красоты Элизабет Сент-Джон.

Сходство сестер ограничивалось лишь ростом и цветом глаз, причудливым смешением оттенков голубого и зеленого. У всех Сент-Джонов радужка светло-бирюзового цвета была окружена темным сине-зеленым кольцом. Слуги клялись, что глаза леди Кэтрин загорались сверхъестественным светом, как только та была недовольна чем-то или приходила в ярость. Но это, конечно, было совершеннейшей не правдой. Просто необычные глаза, единственная, по мнению Кэтрин, красивая черта, затмевали все остальное, так что ее внешность казалась ничем не примечательной.

Что касается Элизабет, светлые волосы лишь оттеняли бирюзовые глаза, брови темного золота и прелестное личико. Она обладала классической красотой, унаследованной от матери. Уоррен и Кэтрин пошли в отца: темно-каштановые волосы, гордый аристократический нос, полные губы. И если Уоррена по праву можно было посчитать представительным и даже красивым мужчиной, то для женщины эти черты казались немного резковатыми. Кроме того, Кэтрин была слишком мала ростом, чтобы сохранять на лице присущее мужской половине Сент-Джонов выражение высокомерия. Определение «довольно хорошенькая» могло посчитаться по отношению к ней величайшим комплиментом.

Зато отсутствие красоты с лихвой восполнялось характером. Кэтрин недаром считали благородной великодушной женщиной и многогранной личностью. Уоррен любил подшучивать над сестрой, говоря, что та настолько изменчива и многолика, что вполне может играть на сцене. Кэтрин умела совершенно естественным образом приспособиться к любой ситуации, причем либо взять ответственность на себя, либо скромно следовать указаниям тех, кто уже успел принять бразды правления. Однако многие из этих черт отнюдь не были наследственными. Кэтрин успела немало усвоить за тот год, что провела во дворце в должности фрейлины королевы Виктории. Если придворная жизнь и учит чему-нибудь, так именно искусству лицедейства и дипломатии.

Все это было два года назад, после ее первого сезона, окончившегося сокрушительным провалом. И теперь Кэтрин уже двадцать один, скоро исполнится двадцать два, и в обществе единогласно считают, что она «засиделась» Совершенно омерзительное определение, почти такое же противное, как «старая дева». Да, конечно, светские сплетницы часто прохаживались таким образом насчет Кэтрин, но сама она себя таковой не считала. Кэтрин твердо намеревалась в один прекрасный день выйти замуж за солидного, надежного и спокойного мужчину постарше, конечно, не такого неотразимого красавца, о котором мечтают юные дебютантки, но отнюдь не урода. Ни один человек из ее знакомых не мог отрицать, что из Кэтрин получится превосходная жена. Все дело в том, что она просто не была готова стать чьей-то женой. Отец по-прежнему нуждался в ней, не говоря уже о Элизабет и Уоррене, которому в противном случае пришлось бы принять на себя обязанности, подобающие графскому наследнику, чего он боялся как огня и пока не имел ни малейшего желания отважиться на подобный подвиг.

Элизабет нетерпеливым жестом отослала горничную и, подняв голову, встретилась глазами с отражением Кэтрин в зеркале.

— Кит, отец рассказал тебе, что сотворил?

Какое горестно-безутешное личико! Глаза Элизабет и сейчас подозрительно блестели, словно девушка вот-вот была готова разразиться слезами. Кэтрин, естественно, преисполнилась сочувствием, но лишь потому, что имение ее сестре приходится страдать. На самом же деле способность тратить столько сил и эмоций на такую глупость, как любовь, была просто выше ее понимания.

— Я знаю, дорогая, все, что он сделал, и уверена, что ты уже успела хорошенько выплакаться, так что теперь успокойся. Больше никаких слез, пожалуйста.

Кэтрин вовсе не собиралась выглядеть такой бессердечной. Она действительно искренне хотела понять, что так терзает сестру. Наверное, сама Кэтрин от природы слишком прагматична, да к тому же видит вещи в реальном свете, а это вряд ли сейчас поможет. Кэтрин твердо верила, что, если ты не способен выиграть после того, как все средства использованы, лучше сдаться и попробовать собраться с силами для новой борьбы. Никто и никогда не увидит, что она бьется головой о стену и беспомощно ломает руки, полная жалости к себе!

Бет развернулась на маленькой бархатной табуретке, и две огромные слезы действительно поползли по ее нежным щекам.

— Тебе легко говорить. Кит. Это не твоему жениху отец отказал от дома!

— Жениху?

— Ну конечно! Уильям просил моей руки, прежде чем отправиться к отцу за благословением, и я согласилась.

— Понятно.

— О, пожалуйста, не нужно говорить таким тоном! — вскричала Элизабет. — И не обращайся со мной, словно с не угодившей тебе горничной!

Столь неожиданное нападение застало Кэтрин врасплох. Господи, неужели она действительно кажется настолько снисходительной?

— Прости, Бет, — искренне ответила она. — Конечно, сама я в жизни не оказывалась в подобном положении, так что мне нелегко проникнуться…

— Неужели ты никогда не была влюблена, хотя бы немного? — с надеждой осведомилась Бет. Кэтрин — единственная, кто могла бы переубедить отца, но если она не осознает, насколько это важно…

— Бет, ты ведь знаешь, я не верю в… я хочу сказать, что… Умоляющее выражение на личике младшей сестры еще больше усложняло положение. Появление горничной, принесшей завтрак на подносе, спасло Кэтрин от необходимости говорить правду. Она действительно считала себя неимоверно счастливой тем, что была одной из немногих женщин, способных трезво оценивать любовь, это глупое и совершенно непрактичное чувство, к тому же часто разрушающее жизнь и приносящее одни неприятности. Стоит лишь посмотреть на добрую милую Бет, чтобы понять правоту Кэтрин. Но в эту минуту Бет вовсе не желала выслушивать правду о том, насколько смехотворны ее переживания. Она нуждалась в сочувствии, а не в насмешке.

Кэтрин взяла чашку с дымящимся кофе, подошла к окну и, подождав, пока за горничной закроется дверь, повернулась к сестре, явно страдающей отсутствием аппетита.

— Был когда-то один молодой человек, который, как я думала, мог бы стать мне неплохим мужем, — негромко пробормотала она.

— Он любил тебя?

— Он даже не подозревал о моем существовании, — вздохнула Кэтрин, вспомнив молодого лорда, которого считала настоящим красавцем.

— Мы встречались на балах весь сезон, но каждый раз при разговоре он, казалось, смотрел сквозь меня, словно беседовал сам с собой. Меня будто не было рядом, а все внимание он уделял куда более хорошеньким молодым леди..

— Значит, тебе все-таки было больно?

— Нет… прости, дорогая, но я даже тогда была реалисткой. Мой молодой человек был слишком красив, чтобы интересоваться мной, хотя нуждался в деньгах, а я, как всем известно, могла считаться выгодной партией. И поскольку у меня не оставалось ни малейшего шанса поймать его, я не слишком расстраивалась.