Верочка, напротив, долго сопротивлялась и уже направилась, было, в клинику к знакомому и часто посещаемому врачу по женским вопросам, договорившись с ним об аборте, но тут в дело вмешалось его величество провидение, посчитав, видимо, что ребенок Верочки еще понадобиться миру, и по пути в клинику она споткнулась на ровном месте и сломала ногу. Пока она лежала дома, опекаемая Ксенией, пока кости ноги срослись, пока она снова собралась к врачу, срок беременности был уже настолько большой, что аборт был уже невозможен. На радость Ксении. Не знала она, правда, что все окажется не так просто. И что продолжение у этой истории будет совсем не радостным. Проходив всю беременность мрачнее тучи от собственной неудавшейся жизни, Верочка, наконец, родила слабенькую крохотную смугловатую девочку с чернявыми волосами и такими же глазами, что удивило как саму Верочку, помнящую светловолосого отца ребенка, так и Ксению, пока она не вспомнила историю о купце и бабке своей, Даше. Малышку назвали Зоя Солодцева, дав ей фамилию Степана. Мама ее сильно рождению ребенка не обрадовалась и вообще интереса к жизни особого не выказывала. Через две недели после родов Верочка умерла, неразборчивые связи с кем попало дали о себе знать в виде запущенной инфекции, справиться с которой в провинциальной больнице не смогли. Малышка тоже была больна, но у нее сил и желания жить было явно больше, чем у ее матери, и она выжила, невзирая на все трудности и слабое здоровье. И хотя никто не надеялся на то, что Зоя преодолеет даже первый год жизни, заботами Ксении она росла и крепла на глазах, и ко второму году уже догнала своих сверстников по развитию, как физическому, так и умственному.

Ксения, став бабушкой, преобразилась на глазах. Откуда не возьмись, у этой хрупкой невыразительной женщине удвоилась жизненная энергия, она брала работу на дом, набирая на машинке тексты, зарабатывая на этом достаточно, чтобы давать внучке необходимое питание и одежду, а главное, у нее было время уделять ей внимание, время, которого ей всегда не хватало почему-то на собственную дочь. Смерть Верочки, конечно, оставила у Ксении глубокую рану, но подсознательно она всегда чувствовала, что непутевая Верочка добром не кончит, хотя и никогда не желала ей этого, и, как ни ужасно это было осознавать, но она знала, что упустила что-то в воспитании дочери и что вряд ли сможет уже что-либо изменить. Зато с рождением Зои Ксения воодушевилась, поверив, что сможет наверстать упущенное и даст девочке не только кров и пропитание, но и веру в жизнь и в собственные силы, то, чего у Верочки никогда не было, а если и было, то умерло в зачатке. Так и росла Зоя пусть не в большом достатке, но и не в нищете, опекаемая бабой Ксюшей и дедушкой Степаном, росла в своем провинциальном городке, в маленьком опрятном домике с беленными стенами и корявым забором вокруг огорода, получая от жизни необходимый минимум, не требуя большего.

Когда она подросла, превратившись в тоненькую, невысокую, миловидную девочку-подростка, до ее сознания стала доходить информация, получаемая из программ, транслируемых стареньким маленьким телевизором, подаренным деду Степану за службу на заводе, из жадно поглощаемых книжек из городской библиотеки, из глянцевых столичных журналов, завозимых кем-нибудь в количестве один на весь городок и зачитываемых до дыр мечтательными девчонками. Она не пошла по стопам своей матери, она и не знала о ее пути, пока однажды соседский мальчишка в сердцах не крикнул ей, что она, мол, дочь потаскухи. Тогда она пришла с вопросами к бабе Ксюше, с вопросами о своей маме, хотя раньше слишком не давила на бабушку, инстинктивно не желая причинять ей боль. Но на этот раз она была более решительно настроена.

Ксения как раз кофточку для внучки довязывала, когда Зоя уселась у ее ног на деревянном полу.

— Ты ведь мне что-то не договариваешь о маме, а, баба Ксюша? — тихо сказала Зоя, прижавшись щекой к коленям бабушки, не решаясь взглянуть ей в глаза. — Ведь не все просто было в ее судьбе, не просто так исчез мой отец, не просто так она умерла, и не просто так люди говорят всякие вещи….

— Ты людей не слушай, милая, — Ксения отложила спицы, разглядывая сдвинутые брови внучки. Знала бабка, что момент этот наступит когда-нибудь. Но портить девочке жизнь плохими воспоминаниями о родной матери она не собиралась. — Мало ли, что они говорят, может, из зависти сплетни разводят, ведь мама твоя красавица была, а много ли красавиц в нашем захолустье? Вот и брешат, что кому в голову придет.

— Нет, баба Ксюша, — упрямо тряхнула темными, с медным отливом волосами Зоя. — Расскажи, как она жила, о чем мечтала, почему отец ее бросил? Я уже взрослая, расскажи мне все, как оно было.

— Да что рассказывать-то, — задумалась Ксения, теребя сморщенными, искривленными от печатных трудов пальцами жесткие прямые волосы внучки, блестевшие под солнечными лучами, — мечтательной она слишком была, твоя мама, в этом вся беда ее была. Все рвалась убежать отсюда, улететь хотела, тесно ей было в наших краях, а крыльев не было, вот и скала она эти крылья, чтобы унести они ее могли туда, где, по ее мнению, жизнь лучше. Крылья ведь так просто ниоткуда не вырастают, а она все надеялась на это. Оттого и ошибки делала, оттого и люди ее осуждали, за ошибки, за голову бедовую, за мечту…

— А отец?

— Отец… — не знала Ксения, как и сказать-то девочке о том, что отец и не знает, скорее всего, о ее существовании. — Что там было, я не знаю и за маму твою говорить не хочу, но скажу лишь, что раз не знала ты его, то оно и к лучшему, не достоин он, значит, тебя был, вот так-то.

После этого разговора Зоя несколько дней ходила очень тихая, все в окно подолгу смотрела, вся в своих думах сложных, переваривала рассказ бабушки. Потом опять к ней подошла на серьезный разговор.

— Знаешь, баба Ксюша, я подумала о том, что ты мне рассказала, о маме, о крыльях, обо всем. Я теперь поняла, почему мне неспокойно в последнее время. Я тоже улететь хочу. Но не хочу маминых ошибок повторять. Понимаешь ты меня?

— Куда же ты пойдешь, милая? — Ксения встревожилась не на шутку, хотя и не была сильно удивления желанием внучки. Городок их загнивал на глазах, все потихоньку разрушалось, жизнь не приливала, а уходила из их мест, уходила вместе с молодежью, с их мозгами и силами, оставляя совсем маленькую надежду на существование их края в недалеком будущем. Она сама никогда не стремилась уехать отсюда, здесь были ее корни, история ее семьи, ее душа, но она понимала стремление Зои, понимала и подспудно ждала этого разговора.

— Уеду, — Зоя, казалось, тщательно продумала свой план. Ее продолговатые карие глаза загорелись мечтой. — уеду в Москву, выучусь на кого-нибудь, получу профессию, работу найду. Потом и тебя с дедом заберу.

— Ой уж, — всплеснула руками Ксения, — пока ты на ноги встанешь, нас уже с дедом на этом свете не будет.

— Не говори так, бабушка, у тебя еще сил ого-го-го! А я упорная, обязательно своего добьюсь! И скоро добьюсь, вот увидишь!

У Ксении глаза заблестели от непрошеной влаги. Как быстро время летит. Вот уже и выросла ее малышка, выросла, расправила крылышки и уже улететь из гнезда норовит. Хорошо, что по-другому к мечте своей подошла, не как Верочка, легкий билет в будущее не ищет, сама хочет всего добиться, учиться хочет, может и вправду изменит она их родословную, где пока одни лишь тяжелая трудовая жизнь в наследство доставалась, и никто за все время дальше своего гнезда не вырвался. Времена другие, молодые да напористые свое от жизни берут, образование дорогу открывает, может и получится у Зои другой жизни добиться? Подумала так Ксения, с дедом своим посоветовалась, и решила внучке не препятствовать, а помочь, чем сможет. Степан не так оптимистично смотрел на планы Зои, ему все мерещились непорядочный люд, который мог на пути Зоечки их встретиться, а уж тем более в столице, где к провинциалкам известно, как относятся. Слышал он много историй разных, ребята на заводе да во дворе столько всякого сказывали, что уши не выдерживали.