В 1987 я разговаривал с полковником в отставке Дмитрием Кирилловичем Ветровым, воевавшим в Великую Отечественную и прошедшим там путь от младшего лейтенанта до капитана. Он рассказывал, как на Волхове в 1942, устанавливалось фактическое перемирие, и бойцы враждовавших сторон спокойно стирали белье на глазах друг у друга. Потом прислали пару десятков снайперов, которые не давали немцам жить спокойно. Их артиллерия начала адекватно отвечать, советские бойцы сильно роптали на наших снайперов. Братания и обмены имели место и на других участках советско-германского фронта и в другие годы. Солдаты понимали друг друга, даже когда им приходилось драться за разные команды и убивать друг друга.

Разговор скачет по всем болевым точкам этого Мира.

— А веришь ли ты, что все делается по американскому плану? Что нас ждет отделение Козакии и республики Идель-Урала? — спросил он.

— Что, газеты «Завтра» начитался? — не очень тактично поинтересовался я и ответил: «Вряд ли. Самое тяжкое мы уже прошли, хотя проблем и крови еще будет немало,» — я помнил, что следующий, 1997 год — это год неспокойного солнца, смуты и жертв будет хватать.

* * *

Я все помню как сейчас. Мусульмане подкрались ночью почти вплотную к нашему бункеру. Но их нервы, видать, тоже не железные — как случалось и ранее, в ответ на выстрел часового то ли по шелестящим кустам, то ли, чтобы просто отогнать собственный сон, ельник вокруг нашего поста залился огнем. Сон не стал вечным. «Мафия, вставайте,» — этот крик заменил в тот момент «доброе утро». Выскочили из бункера — и сразу попадали, прижимаемые к земле свинцовым ливнем. Наша позиция попала под перекрестный огонь, который вел противник с расстояния в пару-тройку десятков метров — так по крайней мере нам тогда показалось. В сплошном грохоте Денис засек в темноте бойца противника, в рожке у того были трассеры вперемежку с обычными патронами. Призванные помочь мусульманину в ночном бою, они оказали межвежью услугу. Очередь по кусту заставила его замолчать. «А, мамед…не сладко!» Но вот автомат Дениса клинит, и он не может встать в полный рост, для того чтобы, ударив ногой, передернуть затвор. Денис как-то странно, в раскорячку вприсядку «танцует», стараясь не попасть под пули. Что проносится в его мозгу в тот момент? Отчаяние не успело прийти, есть какой-то бешеный азарт, опьянение боем… Ранее, в Средние века оружие персонифицировалось — мечам давали различные имена, например «Дюрандаль», «Шуайез». Автомат Дениса звался по синей наклейке на цевье — «Gott mit Uns» («С нами Бог»). Я не знаю предысторию этого «калаша» — возможно, хорватский трофей.

Я проснулся в ночь с 14 на 15 декабря (1996 года) в четыре утра. Тяжело дышать. Война опять близко подошла ко мне, напомнив, что сон ночью опасен? Ближе к утру пошел долгожданный снег, укрывший город белым ковром. Я встаю и прижимаюсь лбом к холодному стеклу. Там, внизу-вдали переливается огнями нарядный город — Москва. Как же она далека от того безвестного урочища, иссеченного пулями и осколками, от темного блиндажа и тьмы, готовой взорваться очередями. Нам, наверное, никогда не вернуться с той войны пусть все реже, но она является к нам во снах, в образах или воспоминаниях, возвращаясь все снова и снова.

Воевал ли я в Боснии? Слово «воевал» слишком громкое, обыватель предполагает горы трупов и ручьи крови. Нет, скорее я там находился… и участвовал в боевых действиях в составе Русского добровольческого отряда.

Зачем поехали туда, ведь рисковали своей жизнью во имя чего-то там туманного и неясного… Ходили по лезвию бритвы.

Дальнейшие мои дни были окутаны другим кошмаром. Эпидемия гриппа, об ужасах которой так долго предупреждали врачи и власти, не состоялась — но компьютер вирус подхватил. Последствия были тяжелыми — в его памяти царил хаос. Если бы строители строили так, как программисты пишут программы, первый случайно залетевший дятел разрушил бы цивилизацию. Тяжело представить нашу жизнь без компьютера, но с компьютером она приобретает оттенок садомазохизма. Причем наверняка основную массу вирусов пишут для того, чтобы продавать к ним программы антивируса. Хотя есть и энтузиасты, создающие электронный СПИД бескорыстно и не желая славы. Я их в чем-то понимаю. Вот бы сделать еще одну приставку, которая бы била по пальцам нерадивых пользователей! На станции метро «Спортивная» желтый кафель облицовки напомнил тестируемые кластеры диска на дисплее… Если только вирусы нового поколения не будут передаваться воздушно-капельным путем… А так как сейчас существуют сетевые принтеры, логично представить и принтерные вирусы… И рекламу: «Наш вирус превратит ваш лазерный принтер в смертельное оружие!»

Недавно я разговаривал с Глебом. Он тоже воевал в Вишеграде.

— Я не хочу об этом вспоминать! — цедил он злобно, — У меня аллергия на названия сербских деревень. Я уже переболел и не хочу к этому возвращаться. Все оказалось зря. Кто хотел знать об этой войне, узнали больше, чем те, кто туда поехал и подставил лоб под пули. У меня есть знакомый военнспец. Он долго изучал карты и расклад полетов и сказал, что либо он ничего не понимает, либо эту войну можно было закончить в течение года.

— Да, Глеб, здравое зерно в этом есть. Им не дали ее закончить.

— Они остановились перед самым финишем и стали ждать, когда победа сама упадет им в руки. А так воевать нельзя. Что там говорил товарищ Сталин? Если враг не сдается… — …Его уничтожают.[2]

— Да, а так победоносно про…али войну…

У Глеба — ожог глаз. Но и душа его, я вижу, тоже сильно обожжена.

Как они все разительно отличаются друг от друга — я имею ввиду добровольцев, с которыми мне довелось познакомитья с и в Боснии, и позже, когда я собирал по крупицам информацию о добровольческом движении.

Любимцы богов, избранные умирают молодыми. Еще одна жертва, принесенная на алтарь войны… Поминки по Петру Малышеву были в ноябре 1994 года. Волею случая он погиб в годовщину бойни у Белого Дома. Его друг узнал о гибели Петра из газеты. Оторвав ее от стенда, чуть ли не захлебываясь в слезах скорби и отчаянья, повторял: «Я поеду туда и буду мстить за него… Мстить!..» Петр Малышев, Петруха…, в чьем сердце стучал пепел Бендер, Боснии и Белого Дома?? Он «возлюбил ближних» более, чем самого себя — и отдал за них свою жизнь, погиб с оружием в руках… Отомстили ли мы за него, за других, за Все?

Моя книга написана в странном стиле. Реальность несъедобна, но здесь все правда, все описываемые события имели место, я лишь не указал фамилии многих участников, а некоторым их слегка изменил. Эта книга — попытка дать целостное описание одной мало известной страницы истории — действий русских добровольцев в гражданской войне в бывшей Югославии. Информация об этом нередко появлялась в прессе, но она хаотична и обрывочна, обрастает слухами и домыслами, становясь зачастую темой политических спекуляций. Целостной картины нет, да и быть не может. Один Бог знает, как сложились судьбы многих достойных парней, не уронивших честь России. Один Бог знает, что двигало ими, когда они поехали в Боснию. На эту тему мы говорили не очень часто. Самому себе же я это объяснил. Душа требовала. А сейчас собираю по осколкам мозаику той войны. Тема не совсем законная. Но это было.