На очереди был Кок. Чума, покрепче обхватив трубу, начала надвигаться на него:

– А ты? Что, никак трипак свой застарелый вылечил? Или хочешь всех наградить? Я тебя предупреждала – к бабам не подходить! Предупреждала?

– Ну Чума, ну ладно. Ну что ты разошлась? Ну, бес попутал! Деваха-то как хороша, не мог устоять!

– Да ты у меня не то что стоять, ходить не будешь!

Дальше шла ненормативная лексика. Кок поспешил исчезнуть.

Чума злобно посмотрела на кучкующихся баб и сказала:

– Думаете, я не знаю, кто эту кашу заварил? Я с вами, падлы, потом разберусь! – И посмотрела на каждую в отдельности.

Бабы сжались под ее взглядом и дружно заблеяли:

– Мы при чем? Это все мужики! Нам это ни к чему! Чего ты разошлась?

– Потом поговорим, суки! – сказала Чума напоследок, подняла Блаженную и повела в свое жилище, приговаривая:

– Ты чего на них смотрела? Надо было хватать что под руку попадется и бить по грязным рожам! Двоих прибьешь, остальные разбегутся! Нечего лежать и ждать, пока тебя по кругу пустят, надо защищаться!

Вот тогда она и постригла Блаженную налысо. Это был тонкий ход, который оправдал себя и в экономическом смысле, и в установлении мира. Увидев лысую голову Блаженной, бабы зашушукались, некоторые смотрели на нее с жалостью. Теперь особо завидовать ей было нечего, они постепенно отстали. И мужики потеряли к ней всякий интерес. Без своих шикарных волос Блаженная выглядела худой, изможденной и несчастной.

С подачи Сизого, который не выговаривал пол-алфавита, ее начали звать Жека. Петюня, чтобы загладить свою вину, связал ей красивую разноцветную шапочку: он был знатным рукодельником. Принес и сказал:

– На вот, примерь! Тебе пойдет! Да и не так холодно будет!

С того дня Блаженная, в просторечии Жека, постоянно носила эту шапочку, даже под ушанкой в холодные дни. Она ей действительно шла и очень нравилась. Волосы слегка отросли, уже торчали ежиком, но с шапочкой Жека не расставалась, она стала как бы символом относительно спокойной жизни.

Каждую ночь Жеке снились кошмары. Сны были такими страшными, что иногда она боялась ложиться спать. Сидела и смотрела в одну точку, пока сон не валил ее на груду грязных, дурно пахнущих матрацев. Вообще, плохой запах был неотъемлемой частью бомжацкого приюта. Поначалу Жеку нещадно рвало от него. Но не зря говорят, что человек может привыкнуть ко всему, вот и она привыкла. Наверное, ее тело пахло так же неприятно, как и у других, но она давно перестала замечать это.

Чума все же была женщиной относительно чистоплотной. Она дружила с уборщицами из платного привокзального туалета, и те изредка пускали помыться. Чума поливала себя и Жеку из шланга для мытья полов и что есть мочи терла тело. Вода текла ледяная, но лучше такая гигиена, чем никакой. Потом они натирали друг друга водкой, чтоб не простудиться. Вроде бы возникал эффект сауны, правда, наоборот – сначала холод, потом тепло. Чума доставала свежие, неизвестно где добытые вещи, и они переодевались. Только шапочка оставалась неизменной, за ее чистотой Жека следила сама. Из туалета женщины выходили чистые, разомлевшие и довольные.

Натирая Жеку водкой, Чума приговаривала:

– Ну и тоща же ты, мать! Об тебя порезаться можно!

Действительно, несмотря на все старания Чумы, Жека худела ото дня ко дню. Она не могла есть те отбросы, которыми питались другие, Чума сначала ругала ее, упрекая в брезгливости, убеждала, что для того, чтобы выжить, нужно много харчиться, не глядя на качество еды. Но потом, поняв тщетность уговоров, только подсовывала кусочки посвежее и получше.

Первое время Чума пыталась растормошить Жеку, чтобы узнать, как она оказалась на улице. Но та, точно сомнамбула, на вопросы не отвечала. Позже все решили, что она глухонемая, ничего не понимает, и оставили ее в покое. Но Жека сама себе не давала покоя, каждую минуту пытаясь вспомнить себя – кто она и откуда, что с ней случилось и почему оказалась здесь. Память возвращалась постепенно. Сначала она вспомнила все, что касалось неодушевленных предметов. Вспомнила книги и фильмы, которые читала и видела, но где и при каких обстоятельствах это происходило, она не знала. Помнила название цветов, деревьев, птиц и прочее, но откуда они ей знакомы, оставалось тайной. Страшно было то, что она, как ни силилась, не могла вспомнить ни одного лица. Ведь наверняка у нее были мать, отец, может быть, братья, сестры, муж и, самое главное, – дети. Поняв, что не смогла бы забыть родное дитя, решила, что у нее не было детей. Но вот сегодня – прозрение: эта девочка, ее имя… Она цеплялась за ее образ всей своей ненадежной памятью. Чума молча шла впереди, не мешая ей, давая возможность вспомнить больше. Другие воспоминания не появились. Тогда Жека спросила:

– Какие у меня были волосы? Какой длины? Какого цвета?

– Ишь, как разговорилась! – сказала Чума неизвестно кому. – Цвет можно в зеркале разглядеть, а насчет длины… Я такой отродясь не видала, пониже спины были. Я их в парикмахерскую снесла, так они там все, как больные, сделались, бегали вокруг меня, не могли поверить, что волосы настоящие. Знаешь, сколько за них отвалили? Полторы тыщи баксов! Я их припрятала на черный день. Когда нужно будет, заберешь, они твои!

– А цвет был черный, до синевы?

– Так говорю тебе, в зеркало посмотрись!

– Не хочу!

Жека, как раз после побоев, увидела свое отражение в витрине магазина и заплакала. Тогда волос не было видно, они были под сбитой кроличьей шапкой, а вот лицо привело ее в ужас. Опухшие глаза, синий нос, рана на губе и отсутствие зуба. Она не знала, как выглядела раньше, но то, что увидела в витрине, потрясло настолько, что теперь она избегала своего отражения.

– Если не будешь жрать, то скоро вообще смотреть будет не на что! – Чума не упускала момента повоспитывать свою подопечную.

Не обращая внимания на ее слова, Жека спросила:

– Как я попала к вам, знаешь?

– Так я ж тебя нашла на улице, аккурат возле железной дороги. Ты уже почти окоченела. Хоть и конец марта был, но страшно холодно. А на тебе одежды почти никакой. Джинса какая-то потертая, шарф. Правда, сапожки хорошие, на натуральном меху. Шапки и пальто не было. Ты болела потом долго, и все молчком, вот я и решила, что ты немая. А ты ишь как говорить умеешь!

– А где эти вещи?

– Сапожки я продала, их бы все равно с тебя наши сняли и поменяли на водку. Джинса у нас в бараке валяется, сильно ношенная, за такую ничего не дадут, а на наших баб не налазит.

– Ты покажешь ее мне?

– А то! Может, еще что вспомнишь…

Они подошли к магазину. Как обычно, им насовали просроченных продуктов и даже дали бутылку водки. У Чумы повсюду были знакомые, которые относились к ней с большим уважением. Такое отношение к человеку без определенного места жительства непривычно и очень странно. Видимо, люди могут поставить себя высоко, даже находясь на самой низкой ступени социальной лестницы. Нужно сказать, что Чума была женщиной волевой, честной, справедливой и если карала, то за дело, а в трудную минуту никого из своих не бросала. Возможно, эти ее качества и вызывали уважение.