Я только к воротам подошел, как гонец через забор прокричал:

– Воевода вызывает! – и умчался.

Я вздохнул – тяжка боярская доля! Только наведешь в вотчине своей порядок – неси государево тягло. Или на заставу – порубежье охранять, или воевать – с татарами, Литвою, шведами – да мало ли у Руси врагов, жаждущих урвать у соседа землицы, угнать пленных в рабство, поживиться добром чужим. Несть им числа!

Умывшись и одевшись подобающим образом, я поднялся в седло. Это уж Федька-заноза подсуетился. Пока я себя в порядок приводил, он коня оседлал.

До управы ехать недалеко, однако морозный ветер быстро прогнал остатки утреннего сна.

Я легко взбежал по ступенькам и, войдя в кабинет воеводы, отвесил легкий поклон, пожелал здоровья.

– И тебе здоровья и удачи во всем. Садись, боярин.

Я уселся на лавку, сняв шапку, и приготовился ждать остальных бояр, думая, что вызваны все. Но воевода начал разговор, не дожидаясь прибытия остальных.

– Ты знаешь, что в городе бунт зреет?

Я удивился – никто мне раньше не сообщал об этом, да и с чего быть бунту?

– Не ведаю, воевода, – честно ответил я. – Да и не по чину мне – на то Разбойный приказ есть.

– И причины волнений не знаешь?

Я пожал плечами.

– Простыл я сильно, воевода, да ногу поморозил, почитай – месяц в постели провалялся.

– Тогда понятно. Из-за соли волнения. Сам понимаешь – товар наиважнейший, без него за стол не сядешь. А на торгу соль пропала. Уходят обозы в Соль-Вычегодск и как в воду канут. Вот и подумали мы с наместником – кто-то воду мутит, выгоду от того ищет. Ладно бы, если торговцы решили товар придержать да цену поднять. Так ведь нет соли у купцов. Почитай, как снег лег, так ни одного обоза с солью и не было. А впереди весна, распутица. Вот и порешили – пока не припекло, обоз за солью отправить.

– Я-то здесь каким боком?

– Купец с обозом поедет, соль – его забота. Ты же со своими ратниками за целость обоза отвечаешь. Коли разбойники – руби, другое что – ну, мне тебя учить не надо, решай на месте.

Только я рот открыл, как Плещеев замахал рукой:

– Знаю, знаю, на порубежье был, коли не война – тебя три года трогать не можно. Только у меня бояр разумных да боевых не так много. Саблей помахать – найдутся люди, да сдается мне, тут головой думать придется. Вон как ты раскрутил убийство злопакостное боярина Ивана Андреева. До сих пор стряпчий государев Федор Кучецкой о тебе вспоминает, как встретимся. Знать, понравился ты ему.

– Что я, динар золотой или талер – всем нравиться?

Воевода озлился, хлопнул ладонью по столу.

– Тебе город честь оказывает. А ну – бунт вспыхнет, думаешь, тебя обойдет? Всех на вилы поднять могут! Ты об этом подумал?

И впрямь – своя рубашка ближе к телу. Я действительно думал о своих нерешенных делах, а не о зреющем недовольстве. А случись бунт – можно и не успеть в Смоляниново сбежать, укрыться в вотчине. Да и не в моих правилах бегать – тем более не от неприятеля.

– Усовестил, воевода! Прощения прошу. Когда выезжать?

– Обоз уже готов. Сегодня выехать хотели, да о тебе вовремя вспомнили. Сколько тебе времени надо?

Я прикинул – холопы на месте, припасы в дорогу взять – полчаса.

– Через час буду готов выступить.

– Вот и славно. Я распоряжусь – пусть обоз выходит, вы верхами его быстро нагоните – по дороге на Великий Устюг. С богом!

Я поклонился и вышел.

Слов нет – честь, конечно, оказана. Но и дома теперь меня недели три, а то и месяц не увидят.

К моему удовольствию, ратники мои были все в сборе и одеты по-походному. Осталось только оседлать лошадей да припасы собрать.

– Молодец! – похвалил я Федора.

– А то! Как гонец прискакал, так я сразу и понял – собираться надо. Уж и припасы из кладовой в сумы уложены. На кого воевать идем?

– Обоз соляной сопровождать в Соль-Вычегду.

– Дело! В городе соли уж две седмицы нету.

– Чего же ты молчал?

– Дык, – растерялся Федор, – хозяйке, боярыне, значит, я сказал – ее это дело.

– Седлайте лошадей – обоз уже вышел, мы догоним. Я мигом.

Я забежал домой, обнял Елену, пояснив, что уезжаю на месяц, не на войну – соляной обоз сопровождать.

– Кстати, и нам соли привези – хошь мешок. Наша почти закончилась.

Поцеловав жену на прощанье и обняв Васятку, я выбежал из дома и с крыльца – сразу в седло. Федор расстарался, подвел лошадь к ступенькам.

Галопом моя кавалькада вылетела из города. Сначала гнали на север, а достигнув замерзшей реки, свернули на нее. Вот и обоз, недалеко ушел. Длинный.

Пока обгоняли его по заснеженному льду, я посчитал подводы – двадцать штук. Каждая лошадь в долгом пути по триста килограмм на санях утащит. Итого – шесть тонн. Неплохо!

На передних санях, укрытый медвежьей шкурой, важно восседал купец. Я пристроил коня рядом с санями.

– День добрый!

– И вам того же. Воевода прислал?

– Он самый. Как звать-величать?

– Первуша Ткач.

– Первый сын в семье, значит. А меня Георгий Михайлов, боярин.

– Во как! Соли в городе не стало, так и боярина с дружиной отрядили. Вечно у нас так – жареный петух не клюнет, не почешемся. Значица, так – давай определимся. Мое дело – соль купить и привезти, твое – обоз и людей сохранить. Так?

Я согласился:

– Так, о том и воевода меня предупредил.

Купец повеселел:

– Значит, сходимся, боярин.

Я понял, о чем он. Боярин выше купца, и Первуша боялся, что я командовать начну. Но у меня и без соли забот хватит, пусть коммерцию он себе оставит, на то он и купец. Меня другое заботило – почему соль в город не везут.

На Руси бунты бывали – медный, хлебный, слышал я и о соляных бунтах. Но то было, когда цена на соль поднялась. А вот почему обозы с солью исчезают? Купцы с деньгами едут, люди при обозе. Куда же все пропадает? Разбойники балуют? Все равно – хоть кто-то, да уцелел бы, дошла бы весть. «Не стоит расслабляться, – решил я, – хоть и по своей земле едем, противника нет, однако же он должен быть, этот неведомый враг…»

Ехали до сумерек. Остановились на постоялом дворе. В трапезной ратники налегли на суп да мясное. Сидевший с нами за одним столом купец заказал только постное и осуждающе покачал головой:

– Пост ведь Великий, мясо грешно вкушать.

– Путникам, воинам и болящим дозволяется. Вот мы и едим, – ответил за меня Федька.

Он вообще не терпел, когда кто-нибудь, кроме меня, делал замечания или пытался поучать.