Наконец, чуть отдышавшись, он открыл дверцу кареты, и оттуда важно спустился чопорного вида господин — старый, страшно худой и весь в черном. Он с презрением глянул на кучера, словно желая сказать: «Что, нервы шалят? Советую вам, милейший, отрезать их да заплести в кнут, чтобы удобнее было править вашими жалкими клячами!» — и с отвращением стряхнул снежинки, которые имели наглость упасть на его костлявые черные плечи. Потом он неторопливо двинулся через заснеженный двор, где по углам уже скапливались клочья ночной тьмы, словно принесенные ветром с гор. Лакей Йохан распахнул перед гостем двери, на снег упала яркая полоска света и тут же снова исчезла. Кучер тем временем распрягал коней, качая головой и размахивая руками — он что-то рассказывал нашему конюху, — а девочки все пытались угадать, кто бы это мог к нам приехать.

Люси и Шарлотта — англичанки, а не швейцарки, хотя уже успели довольно хорошо научиться говорить по-нашему, живя в замке графа, так что их вполне можно было принять за местных. Люси сравнялось двенадцать, а Шарлотте — десять, да и мне самой было не намного больше. Но я была уверена, что мне повезло куда больше, чем им: ведь у меня-то были и мама, и брат, зато не было такого противного мрачного дядюшки, как граф Карлштайн. Граф был единственным родственником Люси и Шарлотты. Родители их погибли во время кораблекрушения, так что выбора у них не оставалось — либо жить в замке, либо в сиротском приюте. Вот только знай они заранее, какой у них дядя, они наверняка, не задумываясь, выбрали бы приют! Бедняжки, они ведь уже почти целый год прожили в замке Карлштайн!

А сам граф появился здесь около девяти лет назад. Когда умер старый Людвиг Карлштайн, наследников у него не осталось, и поместье перешло к его родственнику, Генриху Карлштайну, худому темноволосому человеку, обладавшему дурной привычкой грызть ногти и бормотать себе под нос. Он вечно рылся в толстенных книгах немецких философов и далеко за полночь засиживался в своем кабинете, где все стены были увешаны коврами. В этом, конечно, не было ничего особенно плохого, но у графа имелись и другие недостатки: например, ужасно вздорный нрав (человеку с таким характером, право же, стоит порой прикрикнуть на себя, как на собаку, ради своего же собственного блага), а также злой, язвительный язык. Но хуже всего было то, что ему явно нравилось — у него даже глаза ярко вспыхивали от удовольствия! — проявлять жестокость, наказывая, скажем, лошадь, или собаку, или кого-то из слуг, или… своих маленьких племянниц, которые оказались одни в чужой стране и которым больше некуда деться. Но что поделаешь, ведь хозяином в замке был он…

И тут Люси вспомнила, кто этот гость.

— Ой, Шарлотта, — заявила она, — это же тот старенький адвокат из Женевы! Помнишь? Он еще угощал нас таким сладким темным вином и печеньем, пока мы дядю Генриха ждали?

— Ну да, майстер Хайфиш! — вспомнила Шарлотта.

— Точно! А что, если он приехал, чтобы снова увезти нас отсюда? Разве это невозможно? Ты как думаешь, Хильди, может он нас увезти?

— Ой, Хильди, пожалуйста, сходи и разузнай, зачем он приехал! Ну пожалуйста! — пристала ко мне Шарлотта.

— Как же я это сделаю? Нет, я не могу! — возражала я. — Ведь меня тут же вышвырнут на улицу, и что тогда будет с вами? Вы лучше немного потерпите и сами все узнаете.

Люси, конечно, надулась, но все же согласилась, что я права. К счастью, долго нам ждать не пришлось: уже минуты через две в комнату торопливо вошла фрау Мюллер, наша домоправительница (важная как гусыня и в точности как гусыня вытягивавшая свою длинную шею, когда сердилась).

— Мисс Люси! Мисс Шарлотта! Идите умойтесь и причешитесь! Через десять минут вас ждет у себя в кабинете дядя Генрих. А ты, Келмар, отложи-ка шитье да ступай в гостиную — горничная Деттвайлер, глупая девчонка, упала во дворе и сломала лодыжку, так что придется тебе пока ее заменить.

Девочки побежали приводить себя в порядок, а я взяла свечу и быстренько спустилась в гостиную. Бедняжка Сюзи Деттвайлер! Вчера граф Карлштайн трижды довел ее до слез, а теперь она еще и лодыжку сломала! Сердце мое билось как бешеное: я страшно боялась, что моя неуклюжесть не поправится графу, и он как тигр набросится на меня.

Но, открыв дверь в гостиную, я увидела, что граф полностью поглощен беседой с тем самым костлявым стариком в черном, который слушал графа чрезвычайно внимательно. В общем, ни тот, ни другой меня попросту не заметили. Не знаю уж, как мне следовало поступить, но с испугу я так и осталась стоять в темном углу возле двери, не решаясь идти дальше и слушая, о чем они говорят.

— Черт побери, Хайфиш! — воскликнул граф Карлштайн. («Хайфиш! Значит, Люси была права: этот похожий на мертвеца старик и есть тот самый адвокат из Женевы!» — подумала я.) — Вы все еще не уверены? Ведь целых девять лет прошло! Сколько же времени вам еще нужно? Сто лет? Или и ста лет вам не хватит, чтобы наконец сказать: «Да, граф Карлштайн, мы наконец полностью удостоверились, что других претендентов не имеется»? Впрочем, даже если б они и имелись, то уж к этому времени наверняка бы скончались!

Майстер Хайфиш не выказал ни малейших признаков раздражения по поводу язвительного тона графа Карлштайна. Он остался так же спокоен, как и в тот момент, когда выходил из кареты, хотя несколько мгновений назад едва не погиб, раздавленный ее тяжестью.

— Вы же сами просили меня все как следует проверить, граф Карлштайн, — ровным тоном произнес он. — А уверенность без доказательств, тем более в таких делах, не стоит ни гроша.

— Не стоит ни гроша! — фыркнул граф. — Это вы ни гроша не стоите, Хайфиш, раз не в состоянии работать как следует! Если вам так нужны доказательства, так неужели их нельзя изготовить? Или подделать?

Адвокат встал. Всего лишь встал, но одно его движение тут же заставило графа прекратить суетиться, беспокойно ерзать, грызть ногти и сердито пинать ногой полено в камине, которое при этом стреляло, как из ружья. Майстер Хайфиш держался с таким достоинством, что от него невозможно было отвести глаз. Точно хороший актер, он прекрасно умел сделать значительным даже самый обычный свой жест. И мы, оба его слушателя — я, стоявшая в темном углу у двери, и граф, хмуро глядевший в огонь, — так и застыли, ожидая, что он скажет дальше.

А он сказал всего лишь:

— Спокойной ночи, граф Карлштайн. — И в голосе его прозвучало такое презрение, что и сам дьявол, наверное, устыдился бы своего поведения.

— Да сядьте вы! — раздраженно пробормотал граф Карлштайн, и я поняла, что если сам он и хотел бы пойти против истины, то майстер Хайфиш совсем не такой человек, чтобы скрепить своей подписью и печатью результаты подобных деяний. — Садитесь, садитесь, Хайфиш. Я сегодня просто не в духе, не обращайте на меня внимания. Повторите-ка мне снова всю вашу историю. Прошу вас. — Граф рухнул в резное дубовое кресло, стоявшее возле камина, и, чтобы скрыть досаду принялся сдирать с одного из поленьев кору, разрывая ее на мелкие кусочки.

— Итак, — начал свой рассказ майстер Хайфиш, — около двадцати лет назад единственный сын старого графа Людвига Карлштайна был украден прямо из колыбели. Мне удалось выяснить, что затем он, по всей видимости, попал в Женеву. Во всяком случае, вскоре после этого мальчик, внешность которого полностью совпадает с описанием внешности графского сына, был помещен в приют для найденышей. Сын графа Людвига — если это действительно был он — вырос и получил место конюха в конюшне при гостинице «Черный Медведь», а затем поступил на военную службу. И это последнее, что мы о нем знаем. Его полк буквально разметало в сражении при Бодельхайме. Сам же он, возможно, попал в плен или погиб. Поскольку, повторяю, с тех пор нам ничего о нем не известно.