Я пришел на туманный материк, сохранив прежнее тело и память, но утратив имя. Однако этот мир не счел нужным дарить мне новое. Чудом воскресший Арсений Белкин был сегодня известен в Терра Нубладо как Проповедник. Но проповедовал я не любовь и всепрощение, а жесткие законы Баланса – единственно правильную религию этого мира. Мои проповеди предназначались исключительно для одержимых Величием – нечестивцев, ступивших на гибельный путь Дисбаланса – местного воплощения абсолютного зла.

Любой христианский златоуст мгновенно утратил бы дар речи при виде моих методов убеждения паствы. Однако с одержимыми Величием иначе было нельзя. Я воздействовал на грешников при помощи слов Откровения, а также двуствольного штуцера «Экзекутор», носимого мной под плащом-накидкой. Причем последним приходилось пользоваться гораздо чаще. Несовместимый набор подручных средств для проповедников моего родного мира, но в Терра Нубладо такое совмещение несовместимого выглядело вполне нормально. Как говорится, по пастве и проповедь.

Что поделаешь, законы Баланса – это не десять заповедей Христовых, о которых здесь слыхом не слыхивали и которые в моем мире всяк был волен нарушать как ему заблагорассудится. С местными законами такое своевольное обращение было недопустимо. Малейшее колебание Баланса приводило к катастрофическим последствиям – свободный мир постоянно находился на грани хаоса. Почти все обитатели Терра Нубладо это понимали, но, к сожалению, находились среди них такие, кто целенаправленно стремился к Дисбалансу, проникаясь его разрушительными идеями. Дабы образумить этих одержимых, мне и были дарованы Балансом всесильные слова Откровения. А крупнокалиберный штуцер для их пущей убедительности – это уже как само собой разумеющееся.

Благодаря моим проповедям, сегодня в Терра Нубладо уже не было того засилья одержимых Величием, как раньше. Они периодически объявлялись то здесь, то там, но массового характера их грехопадение не носило. И все же каждый из зафиксированных фактов одержимости нуждался в дотошной проверке, поэтому я до сих пор продолжал мотаться по провинциям, таская свой крест Проповедника.

Арсений Белкин – Проповедник! Да, удивительную долю уготовила мне судьба в странном мире Терра Нубладо, ставшем для меня загробным...

Хорошо сказано: «Каждому воздастся по его вере». Короткая фраза, однако принцип высшей справедливости отражен в ней достаточно емко; принцип, не делающий исключения даже для тех, кто вообще не верил в пресловутую высшую справедливость. Вот и мне воздалось: не верил, а значит, не получил никакого снисхождения. Пришлось убедиться в этом на собственной шкуре, только не при жизни, а уже после смерти. Насколько распространялась моя вера, настолько и отмерил мне справедливости Высший Судья.

Счастлив тот, чья отлетевшая в иной мир душа обрела желанный покой, растворившись в какой-нибудь райской нирване или чем-то подобном, что испокон веков олицетворяло для человека посмертное счастье и куда мне давно был заказан путь. Впрочем, я не особо-то и рвался в райские кущи. Жил, как считал правильным, брал от жизни все, до чего мог дотянуться, и соблюдал моральные принципы, какие обременяли меньше всего. Но вот ведь как получилось: кандальная гиря моих грехов оказалась недостаточно тяжелой, чтобы утащить грабителя и афериста Арсения Белкина прямиком в ад.

А куда утащила, я и сам толком не знал.

Что для меня Терра Нубладо? Милосердие или наказание? Рай или ад? Добро или зло?.. Мои родители – убежденные христиане, – от которых я с малолетства выслушивал всякий религиозный бред, понятия не имели, что материи, которые виделись им только в черно-белых тонах, в действительности обладают множеством оттенков. Что я твердо уяснил в своей загробной жизни: нет в природе ни рая, ни ада, по крайней мере, в том виде, какими их принято представлять. В этом и заключена суть высшего правосудия: виновны все, и потому со всех взыскивают одинаково. Мы ждем после смерти либо наказание, либо награду, а получаем вовсе не то, на что рассчитывали.

Праведники ропщут – не таким блеклым представляли они себе царствие небесное, куда стремились всю свою праведную жизнь. Праведники не ведают, что расплачиваются крахом хрустальных замков за свой подсознательный эгоизм: «я бескорыстен и добр при жизни только потому, что убежден – на том свете со мной сполна за все рассчитаются». Вот и получите расчет, аккурат «по вере вашей».

Грешники, ожидавшие вечные муки, поначалу радуются: оказывается, не все так плохо, как предполагалось! Погодите, вскоре на смену вашей радости тоже придет раздражение. По себе знаю. Вот, к примеру, мой список наказаний: пытка одиночеством, страх и недоверие ко мне всех подряд, жуткие приступы беспамятства, а также обязанность держать язык за зубами и исполнять чужую волю. Все это безусловно гуманнее дьявольского котла с кипящей серой, но приятного в такой жизни тоже мало.

Ради справедливости, однако, следует упомянуть и о плюсах загробной жизни грешника Белкина, с некоторых пор именующегося Проповедником. Я обладал свободой и мог расхаживать беспрепятственно по всему материку. Мне позволялось жить по особым законам и открывать ногой любые двери, поскольку я считался слугой Баланса – бойцом самой крутой местной «конторы». Мне была доверена великая тайна Откровения, что также следовало считать за честь. Никто из обычных обитателей Терра Нубладо не мог похвастаться столь привилегированным статусом. Даже власти предержащие. Их вседозволенность, бывало, выходила за рамки приличия, но редко когда переступала границы законов Баланса. Местные небожители чтили общепринятый высший порядок и уважительно относились к тем, кто поддерживал его.

И без того ограниченная туманом, в дождь видимость в Терра Нубладо ухудшалась еще сильнее. Сейчас я мог толком рассмотреть лишь то, что находилось от меня максимум в двадцати шагах. Единственно верным ориентиром являлась лишь окончательно раскисшая дорога. Месить грязь мне уже осточертело, но сбежать от этого монотонно чавкающего проклятия было нельзя. Вдоль дороги пролегали широкие, уже успевшие наполниться дождевой водой канавы, огороженные невысокими заборами, служащими одновременно и границами пастбищ. Погруженный в раздумья, я пропустил момент, когда ступил на обжитые территории, и теперь при виде изгородей у меня приподнялось настроение. Я приближался к фермерскому поселку, а там непременно будет постоялый двор, в котором для скитальца отыщется сухой уголок и горячий ужин. По всем признакам, дождь стихал, и где-то к полуночи он обещал прекратиться вовсе.

Странное чавканье было не единственной отличительной чертой местной грязи. Второй ее особенностью являлось мгновенное высыхание, что определенно лишало здешних свиней одной из главных радостей в их свинской жизни. Так что если после полуночи распогодится, уже к рассвету я отправлюсь в дальнейший путь по сухому тракту.

Мне еще не доводилось бывать в здешних местах, хотя по многим дорогам Терра Нубладо я хаживал не однажды. Правда, я мог и заблуждаться. Музе дальних странствий ничего не стоило занести меня сюда во время очередного провала в памяти, какие иногда со мной происходили.

Пристрастие к спиртному, коим страдал я при жизни, в загробном мире меня совершенно не беспокоило. Поэтому, в отличие от хронического алкоголика Белкина, Проповедника можно было с чистой совестью назвать трезвенником. Однако беспричинные приступы амнезии, после которых воспоминания о забытых часах, а иногда и днях, так и не восстанавливались в памяти, давали повод задуматься о «дурном наследии», оставленном мне прежним образом жизни. Порой я засыпал в одном месте, а просыпался в другом, отмахав в состоянии лунатизма довольно приличное расстояние. И хорошо, если просыпался на постоялом дворе или в постели какой-нибудь вдовствующей фермерши. Случалось, что сознание возвращалось ко мне в дороге, прямо на ходу. При этом я всегда спотыкался и падал, поскольку редко удавалось после таких пробуждений сразу сориентироваться в пространстве и времени. Проклиная все на свете, я тогда усаживался прямо на обочину и тужился вспомнить, что происходило со мной в забытье, но, как и любой лунатик, ничего не припоминал о своих бессознательных похождениях.