Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Как бешеный лесной пожар!
И после ложного замаха
Разящий наноси удар!
Ян Кароль Ходкевич бросает на пол саблю и кинжал, снимает кирасу и вытирает со лба пот.
Ян Кароль Ходкевич
Ну всё, я думаю, довольно.
Хочу признаться: попотеть
Заставил ты меня сегодня.
Теперь пора бы знать и честь.
Гетман Ходкевич хочет выйти из зала, но Ян Героним останавливает его.
Ян Героним Ходкевич
Постой, останься на минуту –
Ты рассказать мне обещал
О временах московской смуты.
Ян Кароль Ходкевич
(усаживаясь в кресло)
Ну, хорошо… Я лично знал
Димитрия-государя –
Он был тогда юнцом безусым,
Бежавшим из монастыря.
Ему пришлись весьма по вкусу
И наш язык, и наш наряд,
И сеймов бурные раздоры,
И месс торжественный обряд,
И панночек лукавых взоры.
Но среди самых нежных роз,
Блистательных красавиц мира,
Дмитрия увлекла всерьёз
Дочь воеводы Сандомира.
Пришла пора начать игру –
Великий канцлер Лев Сапега
Привёл Дмитрия ко двору,
Взял под защиту и опеку.
Казалось, к Польше и Литве
Фортуна будет благосклонна –
Звезда царя в сырой Москве
Стремглав скатилась с небосклона,
И на московский трон взошёл
Великий государь Димитрий –
Расстрига, вор, холоп… смешно…
Прошло полгода – и Марина
Надела свадебный наряд,
А поп свершил обряд венчальный.
Но колокол забил в набат
И кровью оросились камни…
Димитрию настал конец –
Бесчеловечный, страшный, жуткий,
А мономаховый венец
Тотчас надел Василий Шуйский.
Но Лев Сапега не дремал:
Евнута правнук, князь Мстиславский
Поднял мятеж – и Шуйский пал.
И, наконец, короной царской
Был коронован Владислав.
Великий гетман пан Жолкевский
Вступил в Москву под звон литавр,
Но оказался слаб Гонсевский –
Огнём окрасилась Москва,
Змеёю обвилась измена…
Помочь нам даже не смогла
Смерть патриарха Гермогена.
И наш позор предотвратить
Я был уже, увы, бессилен…
Прости, мне больно говорить…
Бесчестье, трусость, бегство, гибель…
Ян Кароль Ходкевич на минуту замолкает, затем встаёт и надевает саблю.
Ян Кароль Ходкевич
Но в мае сейм принял решенье
Опять с Москвою воевать –
А значит, время объявлять
Сбор посполитого рушенья.
Ян Кароль Ходкевич выходит из зала.
Ян Героним Ходкевич смотрит ему вслед, затем идёт вдоль стены, на которой развешаны знамёна, мечи, сабли, пищали, кирасы, алебарды, мушкеты.
Ян Героним Ходкевич
Опять война… К чему? Зачем?
Всё послезавтра канет в Лету:
Холодные клинки мечей,
Начищенные бацинеты,
Измятые в бою салады
С широкой прорезью для глаз –
Наследие великой славы
Смоленска, Грюнвальда, Черкасс,
Полей Чашинских, Клецка, Орши –
Позор врагам, награда нам,
Свидетели викторий прошлых –
А ныне бесполезный хлам…
Мне это чуждо и противно!
Хочу любить и быть любимым!
Ян Героним Ходкевич садится за стол и пишет письмо Агнессе:
«Пусть горит оплывшая свеча,
Пусть по небу разольётся вечер,
Пусть в честь этой запоздалой встречи
Хрусталём бокалы зазвучат.
Сотни звёзд зажгутся в зеркалах,
Ветер за окном вздохнёт устало,
И поймают взгляд твои глаза
Сквозь пространство сумрачного зала.
За окном зажжётся лунный свет,
Сохранив от всех в глубокой тайне
Рук соединённых очертанья
И кроваво-красных роз букет.
И тогда в ночной тиши исчезнет
Давняя, глубокая печаль…
Пусть горит оплывшая свеча
Пусть по небу разольётся вечер…»
СЦЕНА III.
БИБЛИОТЕКА В ВИЛЕНСКОМ ДВОРЦЕ ОСТРОЖСКИХ.
2 февраля 1618 года
Вдоль стен стоят массивные резные шкафы с книгами. За дубовым столом, одетая в бледно-голубое длинное платье с кружевным белым воротником и кружевными манжетами, сидит Агнесса.
Перед ней горит единственная свеча.
Агнесса
Ночь. Замер времени отсчёт
На солнечных часах.
И жизнь моя, как воск течёт,
Сгорает, как свеча.
Свеча, не угасай, гори!
Сияй в печальной тьме
Огнём таинственной зари,
Звездой в туманной мгле,
Пусть перестанут опадать
Листы календаря –
Но будет в темноте сиять
Свеча у алтаря…
Вдали раздаётся звон колокола. Агнесса берёт чистый лист бумаги, перо и пишет.
«Эпистола II. О прошлом».
«Где вы, былые поколенья?
Где ваши страсти и мечты?
Надежды, планы, вожделенья?
Их больше нет. Из пустоты
На нас взирает безучастно
Портретов запыленных ряд
Людей, ушедших безвозвратно
Сто, двести, триста лет назад.
Мы все бессильны перед смертью,
Промчится жизнь, как краткий миг,
И может, на моём портрете
Останется такой же лик –
Немой, холодный, безучастный.
И, может быть, через века
Густой слой пыли с жёсткой ткани
Сотрёт безвестная рука.
К чему тогда идти по свету
Сквозь строй несчастий и невзгод?
Жизнь пишет миллион сюжетов –
Финал известен наперёд».
Девушка кладёт лист в книгу, встаёт из-за стола и хочет выйти, но её с разных сторон окружают Тени.
Тени
На старых кладбищах в час поздний,
Едва появится Луна,
Покроет небо ночи мгла,
Выходим мы из преисподней.
Нам ведомы дела людей,
Их помыслы, мечты и судьбы,
Известно нам, что с вами будет
На протяженье жизни всей.
Не покидая вас ни разу,
За вами тихо мы идём –
Безлунной ночью, светлым днём –
До смерти рокового часа.
Агнесса
Опять сгустилась ночи мгла,
И пустота сковала разум,
И гложет душу тишина,
И вновь бессмысленные фразы
Текут из чёрной глубины,
И плачут каменные своды,
И ночи мрачных снов полны,
И мёртвым оком с небосвода
Глядит холодная Луна,
И бестелесные виденья
Летят ко мне. Им нет числа!
Вокруг – лишь тени, тени, тени…
Вы, порожденья темноты,
Слепые вестники несчастья,
Безвольные гонцы беды!
Уйдите! Я не в вашей власти!
Прочь! Отступитесь от меня!
Изыди, бесов злая свора!
Господь, защитник и опора,
Молю: не дай сойти с ума!
За окном светает, слышны крики петухов. Тени разлетаются в разные стороны.
Агнесса
Но розовеют небеса,
Заря алеет на востоке,
И огненная полоса
Трепещет в утреннем потоке.
А значит, хватит размышлений.
Пора сказать себе – «Очнись!»
Прощай, унылое забвенье!
И здравствуй, утро, здравствуй, жизнь!
Девушка встает из-за стола и широко распахивает окно.
Агнесса
Лишь мысль о нём – и все смешалось,
И навсегда забыт покой,
И сердце, как комочек, сжалось,
И мысли скачут вразнобой,
И чувство раненое плачет,
И жжёт огонь, и бьет озноб,
И пульс аллюром быстрым скачет,
И дней привычный хоровод,
Как нить натянутая, рвется,
И время замедляет шаг,
И поутру навстречу Солнцу
Летит крылатая душа.
Агнесса возвращается к столу, берет новый лист бумаги и пишет письмо Томашу Сапеге.
«Я – трепетная флейта, ты