– Придется, Ладыженский. Хотя толку в них…

– Может, по кабинам прямо, а, майор?

– Не смеши, боец. Сколько ты уже впулил в молоко? В тот лапоть справа, лишь с третьего раза. Эх… Ладно, не ваша вина, что мы вас ни хрена нормально не выучили – все траву стригли, бордюры драили… Давай бронебойный. Останови, Громов! Упростим Олегу Семеновичу задачу. Мазать начал солдат. Цель на два часа! Дальность тысяча! Огонь!

Прильнувшие к прицелам люди просто таки почувствовали, как тяжелая болванка продырявила транспортный самолет километром впереди, и как он просел. Зато вдали, за этой мишенью ввысь снова ударил фонтан пламени.

– Товарищ майор, мы похоже…

– Надо же? Штуки два сразу рубанули. Кому будем рассказывать – не поверят.

В наушниках послышалось, как наводчик Ладыженский хохотнул. А может, это сделал Громов. Не имело значения, им всем внезапно стало весело. Вершилось именно то, для чего когда-то и изобретали сложную штуку под названием боевой танк. Он творил вокруг локальное светопреставление. Причем, совершенно без противодействия. Это веселило тоже. Им выпала честь делать все нехорошее за весь батальон. В коротких паузах, когда механизм автоматического заряжания выбирал маркированные снаряды, майор Шмалько, поливал окружающую авиатехнику из 12,7-миллиметрового НСВТ. Действие тяжелых пуль по отношению к покоящимся на земле самолетам было немногим хуже воздействия снарядов. Тем более, стрельба велась очередями. Причем, поначалу увлекшийся майор позорно мазал, ни чуть не хуже призывника-непрофессионала Ладыженского. Тогда он прерывал лекцию о ТТХ, звучавшую примерно следующим образом: «Перед вами, солдатушки, пулемет НСВТ, то есть, пулемет танковый, и по принципам социалистического соцсоревнования и совместного коммунистического труда, созданный аж тремя конструкторами – Никитиным, Соколовым и Волковым…»; и начинал успокаивать себя продолжением прерванного ранее все того же монолога вольной тематики:

– Забыли мы, братцы, зачем нужна армия. Обрабатывали мазанкой бордюрчики, слушали советы всяких «советов матерей». Будто женское дело воевать. Делали из армии передовой детский садик. Вообще-то, если честно, то и его не делали. Все тонули в текучке, в нарядах и хозпоручениях. Никак не могли разгрести всегдашнюю недостачу того и сего. Да и вообще, не успевали призванных одеть-обуть, глядь – их уже следует рядить в парадки и – в положенный отпуск. А там, не успел вернуться – давай готовься к почету дембеля.

Никто, даже он сам, по-прежнему не мог ничего этого слышать. Вокруг рвались даже не керосиновые бочки – целые керосиновые озера. Им, внутри танка, не дано было ощутить, но жар чувствовался за сотни метров. Но конечно, такая песня одностороннего разрушения не могла длиться слишком долго. Теория вероятности и ее антропоморфные следствия, типа законов Паркинсона и прочего, рано или поздно должны были вмешаться. Они все и так потеряли минуты, вылившиеся в праздник огня.

Некоторое время танк маневрировал, обходя зону пожара. Сигнализатор облучения более не мигал, может, в процессе уничтожения лайнеров они ненароком сожгли и этот не обнаруженный визуально ПТУРС? Шмалько откупорил люк и высунулся наружу. Хотелось осмотреться вокруг, без окантовывающих мир перископического прибора наблюдения, и поискать новые цели. Кроме того, сверху работать зенитным пулеметом казалось удобнее. Боекомплект 12,7-миллиметровых патронов был не так уж велик, а точность шла рука об руку с бережливостью.

* * *

…И все же,

Суд в демократии не слишком уж суров,

Гораздо хуже взгляды горожан,

Не мегаполис ведь, и нет метро,

Такси иль личного автомобиля,

Где спрятаться возможно за стеклом

Тонированным. Город небольшой —

Столица полиса. И населенье может,

Его мужская часть, по крайней мере,

Рассесться в стадионе целиком.

Вот трусов-то и нет, и дезертиров тоже…

Войны всегда наступают неожиданно. Или так… Для любителей орфографии и обостренного, не затертого с младенчества инстинкта языка… Война всегда начинается внезапно. Причем, что интересно, да и несколько странно, на первый взгляд, даже для нападающей стороны. Нижние звенья войскового братства узнают о том, куда и зачем направляются почти в последнюю минуту. Да, с точки зрения готовности к этим самым неожиданностям, такое гораздо хуже. Зато надежно предохраняет от длинных, не заклеенных скотчем языков.

Данный случай не составлял исключения, и кроме всего, относился к другому множеству. Ибо речь сейчас о тех, на кого напали – о жертвах агрессии. Конечно, командир танкового батальона майор Андрей Валентинович Шмалько не удосужился угодить в число непосредственных жертв первого удара. И тем не менее…

Звонок оторвал его от родной, любимой подушки.

– Да! – сказал он, мгновенно пробуждаясь. – Шмалько слушает!

– Это Пасечник! Помните такого, майор! – встречно заорали в трубке.

Шмалько поморщился, еще раз покосился на светящуюся зеленью панель настенных часов.

– Слушаю, Игорь! Чего кричать-то? – Тон был понятен, но фраза дешифровывалась по-другому: «Какого хрена! Полтретьего ночи!». Однако Шмалько прекрасно помнил, кем является Пасечник. Не стоило настраивать против себя такого человека из-за какой-то ночной побудки. Подумаешь… Побудка для военного – это стиль жизни, за такое, в частности, и обещается ранняя пенсия в светлом далеком завтра.

– Что-то случилось, капитан? – спросил Шмалько испугавшись двухсекундной тишины в трубке. Он уже окончательно проснулся, и теперь соображал как следует. Грубить и кричать было совершенно нельзя: требовалось ценить эту деловую дружбу и то, что капитан Пасечник разрешал вести себя фамильярно – именовать по-простому – «Игорь». Рядом на кровати зашевелилась жена.

– Сейчас, Игорек, я перейду к другому телефону, – сказал Шмалько приглушенно, уже разыскивая ногами тапочки под кроватью. Нашелся один. «На фига они мне сдались!», – чуть не ругнулся командир батальона.

– У тебя трубка или простой телефон? – спросил Пасечник издалека.

– В смысле? – не понял Шмалько, и тут же понял. – Нет, проводной пока, а в зале…

– Тогда уж лучше говори отсюда, – подсказал Пасечник. – Так меньше вероятность… – он опять замолчал.

– Что-то случилось? – снова спросил Шмалько, окончательно сбиваясь с толку. В голове уже пестрел, начиная не в шутку разгоняться, калейдоскоп вариаций на тему ЧП различного уровня разрешения. Ведь Игорь Алексеевич был, как-никак, особистом уровня штаба армии. Вернее, ныне наименование «особист» рассматривалось, как пережиток кошмара тоталитарного прошлого и коллеги Пасечника именовались несколько по-иному, но суть то…

– В том-то и дело, майор, – пояснили в трубке едва слышно. – Случилось. Вы единственный в командном звене батальонов кому я… Кстати, вы еще на должности?

Карусель предчувствий в голове Шмалько сменил вектор вращения, переключившись в перебор вариантов, за что в нынешнее, туманно-смутно-оранжевое время его могли ускоренно снять с занимаемого поста. И ладно должность, главное чтобы из армии не… Он натужено, и даже слащаво хохотнул: