— Не припомню, чтобы ты был частым гостем в нашем доме даже в те времена, когда безвылазно жил в Гринфилде, — продолжила она. — Да это и понятно: Богатый Наследник — и вдруг завсегдатай трущоб? Это наложило бы пятно на твою репутацию… Нет, решительно не понимаю, каким ветром тебя могло занести сюда!

— Богатый Наследник! — процедил сквозь зубы Адам. — До чего же я ненавижу это прозвище! Между прочим, ты об этом всегда знала. И вообще, если мне здесь не рады, достаточно сказать слово, и я уйду!

Он и в самом деле повернулся, собираясь уйти. Да, Адам Лоусон всегда в совершенстве владел этим искусством — уйти, не сказав ни слова на прощание. Вот и сейчас он готов был исчезнуть из ее жизни так же легко, как когда-то забрел в нее, удалиться без разъяснений, извинений и прочей словесной шелухи, уйти, как отрезать. Ну, а потом?..

Здравый смысл подсказывал Дженис, что так и должно быть: расставание — лучший выход из ситуации для них обоих. Но сердце — сердце кричало от боли при одной мысли об этом. Что ни говори, но она последний раз видела Адама без малого три года назад, и если он уйдет сейчас, то кто поручится, что она увидит его когда-нибудь вообще?

— Ладно, раз уж ты здесь, чашечку кофе я тебе вполне могу предложить, — заявила она, отбросив в сторону колебания, и решительно распахнула дверь. — Заходи быстрей, пока не превратился в ледышку и не выстудил весь дом, а там…

Она внезапно осеклась. Адам оказался в такой близости от нее, что, обернувшись, она задела его рукой.

В тесном, слабо освещенном коридорчике он казался еще выше, чем прежде, и Дженис, несмотря на свои метр семьдесят, ощутила себя совершенной крошкой. Стройный, высокий, широкоплечий, Адам настолько заполнял собой пространство, что Дженис ощутила себя запертой в одной клетке с тигром или леопардом, который к тому же ничем не выдавал своих намерений, так что невозможно было предсказать, бросится он на нее в следующую минуту или нет.

— Пройдем в гостиную, — торопливо сказала она, и в голосе ее сквозило замешательство. Ей вдруг пришло в голову, что она действительно не представляет, что привело Адама к ней в дом в столь неподходящий час. — Я растопила камин в гостиной, так что там ты быстро согреешься.

В гостиной она сразу же включила верхний свет — ей стало жутко от одной мысли, что придется беседовать с Адамом в полумраке. Оглянувшись на него, она ошеломленно застыла на месте.

— С тобой точно все в порядке? — вырвалось у нее.

Вид у Адама был, мягко говоря, довольно помятый: лицо осунулось, щеки ввалились, в уголках губ обозначились складки, под глазами проступила синева. Небритые скулы придавали лицу еще более измученный вид… И эта мертвенная бледность! Теперь, при ярком свете, она могла точно сказать, что игра лунных лучей была вовсе ни при чем.

— Ерунда, просто немного устал, — равнодушно ответил Адам, утомленно провел ладонью по лицу и опустил веки, но Дженис успела разглядеть в его темно-синих глазах нездоровый, прямо-таки лихорадочный блеск. — На дорогах творится что-то невообразимое! — Адам возвысил голос. — Такое впечатление, что весь мир сорвался с цепи и катится черт знает куда. Ты не знаешь, куда все так торопятся, Джен?

— Всем не терпится после выходных вернуться домой, — ничем не выдавая своей тревоги, отозвалась Дженис. — Взрослым завтра утром на работу, детям — в школу.

— И то верно! — воскликнул Адам. — Я совсем забыл, что сегодня кончаются школьные каникулы.

Синие глаза его мгновенно перебежали к письменному столу, загромоздившему угол и без того не особо большой комнаты. При виде разложенных по столу учебников и тетрадей и включенной настольной лампы Адам нахмурился.

— О черт! — пробормотал он. — Почему ты не сказала, что готовишься к завтрашнему дню. Я тут, понимаешь, пришел, отвлекаю разговорами, транжирю твое драгоценное время…

— С чего ты взял! — слишком уж горячо воскликнула Дженис. — И вовсе нет! Я кончила работать перед самым твоим приходом.

Она тихонько скрестила средний и указательный пальцы, чтобы хоть как-то оправдаться в собственных глазах за столь беспардонную ложь. Впрочем, шестым чувством она догадывалась, что с Адамом происходит что-то не то, иначе бы он здесь не появился. Что-что, а сказочка про старинную приятельницу ее никак не могла удовлетворить.

— Итак, — деловито объявила она, — я собиралась предложить тебе что-нибудь выпить. Чай? Кофе?

— А чего-нибудь покрепче нет? — с неожиданной доверительностью поинтересовался Адам.

Дженис вздрогнула. Все как тогда — только с точностью до наоборот…

— Есть шерри, — неуверенно сказала она. — Больше, кажется, ничего.

— Шерри — это великолепно! Лучшего просто пожелать невозможно.

Дженис показался по меньшей мере сомнительным энтузиазм Адама по поводу предложенного ему вина, но заявка была высказана вслух, так что ничего не оставалось, как принести с кухни бутылку. Наливая шерри в стакан с толстым дном, она вдруг усомнилась в том, что Адам правильно сформулировал свои пожелания.

— Ты ужинал? — осторожно спросила она, ругая себя за то, что не догадалась задать этот вопрос сразу. (Впрочем, тогда, в первый момент, ей было не до вежливости.)

— Обедал. Хотелось поскорее убраться из Лондона и очутиться здесь, поэтому заехал по пути в придорожное кафе.

— Так спешил сюда? — округлила глаза Дженис.

— Представь себе! — огрызнулся Адам и двумя большими глотками осушил стакан.

На лице его, к облегчению Дженис, снова заиграла краска. — Поверишь или нет, но большую часть пути я, кажется, проехал с диким превышением скорости.

Из его слов складывалось впечатление, что в Гринфилд его пригнало нечто более жгучее и неодолимое, чем нормальная тяга к домашнему очагу, а в том, что на своем любимом «мерседесе» он способен гнать очертя голову, Дженис и не сомневалась: о пристрастии Адама к быстрой езде знала вся округа.

Кстати о «мерседесе»!.. Дженис поспешно двинулась к окну — будто бы для того, чтобы задернуть шторы, а сама украдкой выглянула на улицу. С некоторых пор ее квартал облюбовали автохулиганы — любители дармовой езды на чужих машинах, так что ее беспокойство о сохранности дорогого автомобиля Адама носило отнюдь не праздный характер.

Он же, поймав ее взгляд за окно, истолковал его по-своему.

— Напрасная тревога, леди! — с циничной ноткой в голосе бросил он. — Я оставил свою тачку в паре кварталов отсюда, дабы никто не заподозрил, что к незамужней школьной учительнице в самое неподобающее время заваливают посторонние мужчины.

— Я беспокоюсь совсем о другом, — сухо сказала, обернувшись, Дженис.

— Вот как? И о чем же, если не секрет? Голос его звучал жестко, и Дженис снова вспомнился тот давний разговор в день ее восемнадцатилетия, разговор, после которого дружеским отношениям между ней и Адамом был, казалось, положен предел. Казалось… Какое всемогущее слово! Оно запутывает все, что было яснее ясного, потом душит отчаянием, снова одаряет надеждой, чтобы затем весь мир обрушить в тартарары!..