Берту приставили нянькой к отпрыску сгинувшего Ричарда Йорка; мне предложили пойти по стопам прежнего работодателя – Мешка Костей. Себастьян Март исчез, на смену ему явился Себастьян Шило, главарь шайки, через которую на сегодняшний день проходит большая часть контрабандных поставок пахартского опиума.

При этом я не забываю тайную службу, а тайная служба не забывает меня.

Покровительство оказывается в обмен на информацию и золото, и сотрудничество это в полной мере устраивает обе стороны. Все довольны, только вот в душе моей гнездятся бесы, я не переношу колокольного звона и боюсь зеркал, из которых в мир людской украдкой заглядывает сама Бездна. И пусть пока удается удерживать нечистых на коротком поводке, но с каждым годом это требует все больших и больших усилий.

Именно поэтому я больше не убиваю людей, именно поэтому давно отринул Скверну, именно поэтому каждую декаду прихожу сюда и выворачиваю душу наизнанку.

Просто не хочу потерять самого себя.

Так помогите мне в этом, Святые! Дайте сил и уберегите от ошибок!

Я поднялся с колен и оглядел полутемное помещение молельного дома; ряды скамей, светильники с потушенными уже свечами, на стенах – образа Святых. Тишина, спокойствие, умиротворенность.

Благодать, что рассеивает Скверну и помогает держать бесов в узде.

– Себастьян… – подступил невысокий и сутулый священник, в плохо подогнанном к его нескладной фигуре одеянии.

– Благословите, святой отец, – склонил я перед ним голову.

Тот легонько прикоснулся к моей макушке, прошептал слова короткой молитвы, и вдоль позвоночника ровно металлической щеткой провели, а в груди защемило, и накатило неуловимое ощущение счастья, слегка приправленного малой толикой печали.

– Да хранят тебя Святые, Себастьян, – произнес священник, отнимая руку.

– Благодарю, отче, – произнес я, чувствуя, как отпускают тревоги и заботы.

Вот ведь! Вроде и никаких причин для беспокойства нет, а скрутило всего, будто перед непогодой. И не суставы крутит, – нутро.

С чего, почему – непонятно.

– Себастьян! – тронул меня за плечо священник.

– Да? – встрепенулся я, стряхивая задумчивость.

– Сегодня мы проводим всенощную службу во здравие герцога Гастре, не желаете присоединиться?

Я покачал головой:

– К сожалению, отче, меня ждут в другом месте.

– Не беда, – мягко улыбнулся священник. – Приходите чаще, вам всегда здесь рады.

– Обязательно, – пообещал я, хоть прекрасно знал, что в следующий раз появлюсь тут через декаду, и ни днем раньше.

Попрощавшись со священником, я распахнул тяжеленную дубовую дверь, шагнул под сыпавшее мокрым снегом небо, и тотчас из темноты выступил невысокий жилистый паренек.

– Плащ, мастер? – уточнил телохранитель, расправляя приготовленное для меня теплое одеяние.

– Не стоит, Ори, – покачал я головой и забрал у него лишь трость с массивным серебряным набалдашником. – Не холодно.

Зимы в Стильге по обыкновению своему мягкие, не стала исключением и эта. И пусть слякоть, промозглый ветер с моря и вечная морось опостылели хуже горькой редьки, но лучше уж так, чем лютые морозы полуночных земель.

Мы вышли за ограду молельного дома, и слонявшийся там бугай с ломаным носом и приплюснутыми ушами бывалого кулачного бойца немедленно юркнул в ближайшую подворотню. Тотчас послышалось лошадиное всхрапывание, мягко зацокали по мостовой подкованные копыта, и на улицу вывернула запорошенная снегом карета.

Крепыш придержал лошадей и пробасил:

– Порядок, мастер.

– В королевские термы, Гастон, – распорядился я и забрался на обтянутую кожей скамью. Ори захлопнул дверцу, после вскочил на запятки, и, раскачиваясь на неровной брусчатке, карета тронулась в путь.

За оконцем проносились подсвеченные фонарями здания с островерхими крышами, изредка на фоне темно-серого неба мелькали колокольни молельных домов, а вот горожане на глаза попадались нечасто. Оно и немудрено – погода собачья, по бульварам и скверам уже особо не погуляешь. Зимой обыватели все больше по кабакам горячим вином согреваются.

А я вот в королевские термы еду.

Выстроены те были еще дедом нынешнего монарха и по праву считались гордостью столицы. Комплекс из нескольких монументальных строений включал в себя огромную помывочную для городской бедноты, гильдейские залы и отдельные кабинеты богатеев, а по большим праздникам туда наведывались и титулованные особы.

Особой популярностью термы по понятным причинам пользовались поздней осенью и зимой. В холодные ненастные вечера горожане сначала грели косточки на горячих камнях, а потом расползались по окрестным питейным заведениям и принимали там согревающее уже внутрь.

Для такой погоды – лучше не придумаешь, но я ехал в термы совсем по другому поводу.

Тягучий гул главного колокола монастыря Святой Терезы прокатился над городом, когда карета уже вывернула на проспект Святого Огюста. Звякнуло оконце; звук пронзил, смял и враз вывернул наизнанку измученную душу.

Будь внутри хоть крупица скверны, – неминуемо разбил бы паралич, да я и так едва не сполз с сиденья на пол, стоило умчавшемуся прочь звону вернуться раскатистым эхом и нанести новый удар. Скрипнули зубы, ладонь до боли стиснула серебряную рукоять трости, рубаха на спине вмиг промокла от пота.

Тут, на мое счастье, карета выехала на мост через Эверь, но передышка долго не продлилась: как только серая гладь воды осталась позади, тишину опустившегося на Акраю вечера разметала лихорадочная какофония.

Умер! Умер! Умер! – трезвонили колокола монастырей.

Умер! Умер! – подхватывали звонари молельных домов.

Умер! – басовито разносилось от монастыря Святой Терезы.

Умер не кто-нибудь, а герцог Гастре, королевский канцлер. Человек, руководивший государством последние три десятка лет. Скончайся сейчас его величество Грегор Четвертый – и то треволнений вышло бы меньше.

– Примите, Святые, душу его светлости, – прошептал я, кое-как отдышавшись.

После прикрыл глаза и усилием воли заставил успокоиться ворочавшихся в глубине души бесов. А когда корчившиеся в судорогах нечистые наконец затихли, вытащил из нагрудного кармана камзола носовой платок и промокнул сочившуюся из ноздри кровь.

Уф! Пожалуй, так сильно меня с Лема не прихватывало. Помню, когда по поводу мора колокола заголосили, чуть сердце не остановилось, будто у нежити какой.

У нежити? Тьфу-тьфу-тьфу, чтоб не сглазить…

Понемногу в голове прояснилось, виски перестало ломить, пропали мельтешившие перед глазами точки, а там уже и карета остановилась.

Гастон без промедления распахнул дверцу, Ори протянул плащ. Я накинул на плечи теплое одеяние, зябко поежился и глянул в хмурое небо, с которого сыпалась то ли морось, то ли мелкий мокрый снег.