Пард вежливо кивнул гномам, приложив руку к сердцу. Те кивнули в ответ, тоже вполне вежливо и доброжелательно, насколько это можно было сделать с индюшачьей ножкой в зубах.

Ему тоже подали индейку с горошком и сыром. И пиво. Подольское, темное. Такое всегда продавали на Контрактовой площади, у Гостиного двора. Сколько раз Пард с Можаем или Яром сворачивали в знакомую арку, пересекали площадь и оказывались у приземистой пивной с потемневшей вывеской над дубовой дверью: «Старый Подол». На Подоле всегда жило много гномов, на Подоле и под Владимирской горой. И на Печерске еще, где под асфальтом улиц сетью раскинулись такие обширные подземелья, что ахнул бы любой знаток недр, любой техник-спелеолог.

Гномы же присматривали за порядком в метро, заодно взимая плату с пассажиров, хотя особых хлопот наука и техника подземки им не доставляли. Поезда ходили сами, длинные эскалаторы центральных станций тоже действовали сами, как и любая техника в пределах Большого Киева, на станциях шевелились машины-уборщики, и Пард сомневался, что за ними нужен особый надзор.

Машины в Большом Киеве все делали сами. Потому что были частью техники, непостижимой для большинства киевлян вещи, и будь ты хоть гномом из метро, хоть эльфом из Дарницких парков или Голосеевки, хоть гоблином или первым на Оболони виргом, никогда техника не послушает тебя.

Если ты не техник. Если тебе неподвластны формулы.

Пард вздохнул и принялся за индейку с горошком и сыром. От сытного ужина и крепкого пива его снова начало клонить в сон, а на ночь глядя идти за научным оборудованием Пард не собирался. С утра. Все с утра.

В номер он заказал еще пива, и не слишком сопротивлялся сладкой дремоте, что наползала на сознание. Лень было даже раздеваться.

И еще. Если за ним все же следят — пусть поломают голову над его бездействием.

Когда Пард проснулся, за окном только-только занимался рассвет. В доме было тихо, как в заброшенной нежилой шахте.

«Не нужно было днем спать», — лениво подумал Пард.

Сон испарился окончательно и бесповоротно. Пард выполз из кроватной ложбины и подошел к окну. В смутном сером сумраке шевелились полуразмытые тени.

«Прогуляться, что ли…»

Пард еще сомневался. Таверна небось закрыта на семьдесят замков, да небось половина из них — научные, без нужной формулы не откроешь. А формулы там мудреные, не просто металлический ключ с бородками. Пард видел замки, реагирующие на прикосновение пальца одного-единственного человека, на голос или на внешность, а то и на все сразу. Короче, если в науке и технике ты не силен, замок такой не открыть ни в жизнь.

Пард оделся, секунду постоял над сумкой и решил оружия не брать. Все-таки Киев, самый Центр… Не Кавказ все-таки. А случись что — так и оружие не поможет.

Он закрыл дверь на ключ — обыкновенный, тот, что дал ему хозяин, защемив дверью клочок бумаги, хорошо заметный любому балбесу, и едва различимый волосок, который обнаружил бы только прожженный профессионал. Дверь встала на место бесшумно, словно петли смазали перед самым приездом Парда.

Пард на секунду замер на самом пороге, вздохнул и, проклиная свою мнительность, побрел по коридору. У другой двери, той, что вела на просторный балкон, Пард задержался. Осторожно протянул руку и толкнул дверь.

Она открылась совершенно бесшумно.

Пард с сомнением покачал головой.

Дверь в курительную тоже не издала ни звука. И дверь в боковое крыло. А двери в другие комнаты Пард проверять уже не стал. Скорее всего в таверне просто кто-то следит за простейшей техникой вроде дверных петель.

Спокойствие так и не пришло, и Пард сердился на себя. Сколько раз он убеждался: девяносто девять из ста мелочей, которые он заставлял себя проделывать, оказывались в итоге бесполезной тратой времени и сил. Но всегда оставалась та самая важная, сотая мелочь, которая часто спасала все дело. И не реже — жизнь. Хотя с самого начала казалась столь же бесполезной, как и предыдущие девяносто девять.

В зале таверны горел единственный светильник — длинная люминесцентная лампа дневного света. Такими охотно пользовались и техники, и ученые высших степеней. Хозяин таверны либо прибегал к услугам кого-нибудь из посвященных, либо ему была известна формула замены ламп и стартеров. Пард, например, знал эту формулу, как и еще несколько десятков таких же простейших.

Входная дверь, конечно, оказалась запертой. Но устройство замка позволяло отпереть ее изнутри и потом захлопнуть снаружи. Тоже одна из простейших формул. Правда, потом Пард не смог бы самостоятельно попасть внутрь, но он рассчитывал вернуться спустя несколько часов, когда обслуга уже проснется.

На улице было не по-апрельски прохладно. Пард поежился и поплотнее запахнулся в куртку.

Было тихо, только на проспекте урчали ночные грузовики, транзитом несущиеся с юга на Брест-Литву, да еще слышался далекий пересвист поездов на вокзале.

Пард свернул налево и еще раз налево, ко Львовской площади. Улица взбиралась вверх по склону холма. Если идти никуда не сворачивая, Пард в конце концов попал бы на Большую Житомирскую, но сейчас туда идти было совершенно незачем. Поэтому Пард дошел только до метро. Заспанный гном в форменной тужурке «Шкляр-Метрополитен» как раз отпирал замки, прячущиеся в серых металлических накладках на прозрачных дверях из научной пластмассы.

— В метро? — спросил гном с надеждой. Кажется, ему смертельно хотелось пива, а купить было просто не на что.

— В метро, — подтвердил Пард.

— Полгривны. — Гном протянул руку. Пард кинул монетку в морщинистую, похожую на совковую лопату, ладонь.

— Проходи, вон там, у кабинки…

Пард направился к крайнему турникету, где был отключен хитрый научный механизм, не позволяющий пройти без монетки.

Гном за дверьми пронзительно свистнул. От крайнего ларька с напитками и легкой закуской, на вид — закрытого и темного, тут же отделилась фигура продавца. В руке у продавца, как и следовало ожидать, виднелась продолговатая бутылка.

«Да, — подумал Пард. — Вот и решай, если с деньгой напряг: либо всухую езжай на метро, либо хлебни пивка и тащись пешком». Бутылка пива в Центре Большого Киева стоила ровно полгривны.

На «Площади Льва Толстого» Пард пересел на Оболонскую ветку. Здесь станции были старше, чем на печерской линии, и казались почему-то неизмеримо более мрачными. Четыре перегона — и лишенный интонаций голос поезда сообщил:

«Автовокзал». — Следующая — «Голосеевский парк», проход к эльфийским дендрариям и пересадка на линию «Теремки — Васильков».

«Надо же! — изумился Пард. — Теремковская уже до Голосеевки докопалась! Растет метро!»

На «Автовокзале» Пард вышел и поднялся на Московскую площадь. Поток утренних грузовиков с юга по широкой размашистой дуге огибал бетонно-стеклянное здание автовокзала. На автовокзале уже копошился народ — большею частью люди и орки из Белой Церкви с мешками самовыращенной картошки да ранние донецкие гномы.