Третьим был наш шеф. Полковник Третьяков. Уже по его виду я понял, что приняты жесткие решения. На мой взгляд, давно пора. Идти на поводу у террористов – только провоцировать следующих.

В аэропорту нас встретили руководители операции.

– Всем снайперам быть на связи. Велегурову и Романову – особая вводная. Если в прицел попадут оба – стрелять без дополнительной команды, – объяснил незнакомый полковник. Мне было приятно, что мы с Вовчиком проходим отдельной строкой. Значит, уважают.

– Сколько всего задействовано снайперов? – поинтересовался Вовчик. Хороший вопрос. Лучше бы нас было двое, раз мы не знаем остальных. Это ведь не пехотный бой, где берут не только умением, но и числом.

– Вы с Серегой и шестеро местных. На связи будут все, но стрелять инициативно разрешено только вам, – уточнил полковник.

– Можно посмотреть местность? – влез Вовчик.

– Пожалуйста.

На переносном мониторе нам показали место событий со всех ракурсов. Я сразу определил, где легли местные стрелки. Они особо не прятались, заняли позиции с максимальным обзором. Значит, и злодеи их вычислят легко.

– Мы пойдем другим путем, – про себя сказал я. Оказалось, не про себя, а вслух. Надо последить за собой.

– Каким – другим? – спросил наш Третьяков.

– Не как брат Саша, – закончил я мысль. Была раньше в школьных учебниках такая история про Ульянова-младшего.

– Ты не мудри, Велегуров, – разозлился вдруг Третьяков. – Какой еще Саша?

– Да так, шутка, – отбодался я. – Мне нравится вот эта телега. – Я ткнул пальцем в выдвигающуюся вверх платформу, на которой в самолеты завозят питание. Она, видимо, была неисправна, потому что стояла с навеки поднятым «столом» прямо на газоне, за деревом, метрах в двухстах от автобуса. Стояла, скорее всего, давно: на нее был навален какой-то хлам.

– Так далеко? – удивился чужой полковник.

– Для него нормально, – успокоил его наш полковник. – Но там же ветки будут мешать.

– Я лягу, посмотрю, скажу, какие срезать.

– И как мы их срежем? – не выдержал подошедший генерал с колоритными усами – наверное, местный.

– Прикроете бензовозом или фургоном и спилите, – начал я терять терпение. – У меня свои задачи.

– Не хами, Велегуров, – попросил Третьяков. – И, как бы извиняясь перед генералом, объяснил: – Звезда, понимаете ли. Но дело знает.

– Посмотрим, кто чего знает, – все же обиделся генерал. Он подозвал майора, я ему все объяснил, а Вовчик показал на мониторе свой будущий схрон. Напарник предпочел козырек аэровокзала с накрышной рекламной установкой. Там были оторванные металлические листы, нераскатанные рулоны рубероида и еще какая-то дрянь. В принципе можно замаскироваться. Мне немного не понравилось, что ему будет мешать солнце. С другой стороны, неизвестно, сколько нам придется ждать и куда за это время переместится светило.

Собственно, у снайпера всего-то две задачи и есть: выждать, пока покажется противник, и поразить его. Причем второе, как правило, проще.

Майор оказался толковым, и через сорок минут – после простенькой отвлекающей операции – мы с Вовчиком уже глядели на автобусы сквозь прицелы. И еще: вряд ли злодеи догадывались о нашем присутствии. А это – важно.

Я внимательно осмотрел автобус. Картина выходила неприглядная. Окна по-прежнему зашторены, в остеклении передней двери – детские головенки. Метрах в трехстах от аэровокзала, совсем близко от моего укрытия, милицейское оцепление сдерживало толпу родителей захваченных детей. Мне были слышны их крики и плач.

Солнце шпарило по-южному щедро, но на эти мелочи было наплевать. Я вышел на охоту, и единственное, что теперь меня интересовало, – увидеть врага. Остальное – дело техники.

– Серега, что у тебя? – зашуршал в ухе Вовкин шепот. Он всегда шепчет, хотя здесь и крик из микрофона никто бы не услыхал. Привычка.

– Пусто. Все закрыто.

– У меня тоже.

Я переключился на милицейскую волну. Там переговорщик ругался с террористом.

– Руслан, ну сам пойми, как я могу сделать все за такое время?

– Не знаю. Твои проблемы, – отрывисто рубил Руслан, хотя, скорее всего, его звали иначе. – Тебе осталось два часа. После начну выкатывать головы.

– Не горячись, мы понимаем. Пока делаем все, что ты просишь. Но не проси невозможного. Самолет не может лететь быстрее.

– Не морочьте мне голову! Я отдал вам четвертого, но если вы не привезете троих, дети начнут умирать!

Ага, значит, речь идет о сообщниках. Если переговорщик не врет, их уже освободили и везут сюда. И ведь, чего доброго, привезут! Тогда одновременно придется ловить на мушку пятерых! А все потому, что каждый боится взять на себя решение!

Меня аж передернуло: вспомнил черномырдинское: «Шамиль Басаев! Это я у телефона!» С террористами должен быть только один разговор – пуля.

Бесшумно зажужжал виброзуммер вызова. Я переключился на свой канал. Говорил Третьяков:

– Ребята, их действительно двое. А в автобусе действительно бензин.

– Петр Александрович, им в самом деле привезут подкрепление? – перебил я полковника.

Он меня понял. У нас особые отношения. Вроде как у чемпиона мира с тренером. Он, понятное дело, тренер, поэтому и Петр Александрович, а не товарищ полковник. И поэтому же он понимает меня с полуслова.

– Приказа стрелять пока не отменяли. А вообще может быть любой расклад. Сам понимаешь.

Понимаю. Еще как понимаю. Я точно так же наблюдал через прицел, как ублюдкам дали вертолет и они смотались в Чечню, тогда еще независимую. Сколько ходок они потом сделали? Точь-в-точь как половцы в древние времена. Хорошо хоть не отменили приказа стрелять.

К автобусу пошел человек с белым флагом. В другой руке он нес канистру с питьевой водой. Зашел в «Икарус». Обратно вылетел уже без канистры и с залитым кровью лицом. Прикладом, наверное. Понятно зачем. Чтобы боялись.

Больше всего меня расстраивают зашторенные окна.

Минуты превращаются в часы, но я умею ждать. Наконец происходит то, о чем я уже думал. К автобусу летит карета «Скорой помощи», к ней выходят двое взрослых – мужчина и женщина, – у каждого на руках ребенок. В автобусе духота, не всякий взрослый выдержит.

Детей заносят в санитарную «Газель», туда же мгновенно запрыгивает мужчина, «Скорая» улетает. Бог ему судья. А женщина идет обратно к заложникам. Через три минуты разлетается первое окно, затем еще два.

Злодей разрешил. Конечно, не из-за доброты. Просто если дети начнут быстро умирать, у него не останется товара для торга.

– Привезли сообщников, – раздается в ухе голос Третьякова. – У здания аэровокзала, слева.

Через мощную оптику я могу разглядеть у них даже дефекты кожи. Один дородный, лет сорока, – сволочь, у самого же дети! – среднего роста, лоб с залысинами. Второй щуплый, черненький. Третий вроде русский. Славянской внешности, точнее. Неужели их пустят в автобус?