Родион, к слову, был третьим и последним участником застолья в небольшой арт-харчевне «Белка и Стрелка», приютившейся на западной окраине города, в двух верстах от лесопарковой зоны. Он сидел напротив Никифорова, нацепив на нос огромные солнцезащитные очки, совершенно неактуальные в текущий момент. На дворе конец декабря, вечернее время… Но ничего не поделать — издержки популярности. Несмотря на предпринятые предосторожности, официантка, облаченная в картонный космический скафандр, узнала телезвезду: едва он сел за стол, подскочила с мобильником и попросила сфоткаться на память. Родион милостиво позволил, известность не переформатировала его положительных душевных качеств.

— Моя дочка вас так любит, так любит! — застрекотала дамочка, пряча мобильник в скафандр. — Вы не могли бы для нее расписаться?

— С удовольствием… Передайте дочке, что я ее тоже люблю.

— Ей еще пять лет.

— Любви все возрасты прикольны, — пошутил Родион, ставя божественный автограф на салфетке.

— Ой, она будет просто счастлива!

— Как, порой, не много надо человеку для счастья… У меня просьба — не говорите никому, что я здесь. Мы хотим посидеть спокойно.

— Конечно, конечно! — Официантка приложила к большой материнской груди драгоценную салфетку с корявым росчерком, и, повизгивая от восторга, умчалась в директорский кабинет выкладывать фотку в социальных сетях.

— А она могла бы помочь мне пережить последствия семейного разрыва, — оценивающим взглядом проводил Родион служительницу кулинарных муз, — хотя бы временно.

Как человек публичный, он жестоко страдал от повышенного женского внимания. Хотя слово «страдал» здесь неуместно. Скорее, наоборот — жестоко получал удовольствие. Что не могло не сказаться на семейных узах. Третья по счету и младшая по возрасту жена, точнее, сожительница, не выдержав популярности телезвезды, на прошлой неделе оставила его трехкомнатную жилую площадь, вернувшись в коммуналку к предыдущему супругу — неизвестному, но верному дальнобойщику. Слова, которыми она сопровождала означенное действие, редкость даже в колониях усиленного режима. Именно эта ее тирада больше всего огорчила Панфилова. Ведь все можно решить по-человечески, без угроз плеснуть серной кислотой ниже ватерлинии. И было бы из-за чего? Страдавшая от хронической ревности избранница проникла в форум поклонников популярнейшей детской программы «Волшебный посох», где муж звездил два последних года в качестве ведущего. И восприняла все слишком серьезно. Ну как можно серьезно относиться к фразам типа «Любимый Родя, я назвала нашего малышку Рюриком в честь дедушки». Да хоть Шариком назови! Кричать-то в сети об этом зачем?

Собственных официальных детей Родион пока не нажил, из-за чего порядком переживал. Все-таки пятый десяток разменял, а отцовский инстинкт так и не реализован. По молодости думал, что еще успеет, а потом закрутил веселый гламур, женщины, с которыми вальсировал по жизни, категорически не желали сидеть дома подле люльки, предпочитая зажигать на тусовках и курортах. Понимая, что звезда в любой момент может подцепить новую свободную от проблем спутницу, и есть риск оказаться за порогом с кричащим свертком на руках. А звезда, между прочим, как все, ходит по земле и просит у судьбы счастья. И ревет, и грустит иногда. Звезды — они такие же люди. Только светятся в темноте.

Последний брачный дефолт его, конечно, огорчил, но организм уже выработал некий иммунитет, поэтому бросаться с крыши, лезть в петлю или вливаться в ряды «несогласных» любимец телезрителей не торопился.

— Все мы, в общем, благополучные люди, — поддержал он Шурупова, — хотя бы потому, что опять сидим здесь целые, невредимые и без исполнительных листов в кармане.

— А не взять ли нам, други, в силу сказанного еще по двести? — как-то обреченно предложил Никифоров, словно озвучив последнее желание приговоренного.

— Не возражаю, — согласился Родион, кинув взгляд на вторую официантку, — как эмпирическим путем выявил Пастер — в бутылке вина заключено больше философии, чем во всех книгах мира.

— Мне хватит, — отказался директор музея, — завтра важная встреча, надо быть в форме.

— Какая у тебя встреча? — поморщился подполковник. — Червь музейный.

— Француз приезжает. Фонд содействия культурному наследию России.

— Французам есть дело до нашего культурного наследия? У них своего не хватает? — не отрывая глаз от официантки, уточнил ведущий «Волшебного посоха».

— Дело в том, что глава фонда — бывший русский, сорок лет назад уехавший в Париж. Но корни не отпускают. Создал фонд, агитирует местный зажиточный контингент на пожертвования, ездит по российским музеям и помогает наиболее нуждающимся. Завтра наша очередь на подаяние.

— Фонды создаются не затем, чтобы помогать кому-то. Они нужны, чтобы помочь себе, — показал знание жизни Евгений (Кефир) Александрович, похлопав дланью по богатому подполковничьему животу, — видать, у мужика совсем плохи дела.

— Ну, я этого не знаю… Главное, предлагает… Хотя, боюсь, нам ничего не светит. Во-первых, ни одного по-настоящему ценного артефакта, а во-вторых…

— Ты не сможешь предложить откат, — продолжил подполковник, — увы, Шуруп Геннадьевич, ты никогда не был практичным человеком.

Призывным жестом он подозвал женщину-космонавта.

— Еще бутылочку кальвадоса… Хорошая, кстати, штука. Не знал.

— Может, освежить салатики?

— Да они, вроде, еще не стухли.

— Хорошо. — Официантка умчалась на орбиту выполнять приказ центра управления полетами.

Директор музея виновато пожал плечами.

— Не в откате дело. Просто… Я же не Никита Михалков. Французу выгодно ту же Третьяковку отспонсировать — реклама на весь мир. А какая с нас реклама? Он сюда для галочки приезжает, вроде как — объективность соблюсти.

— Ну, я ж говорю — откат!.. Эх, Мишаня, мне б твои заботы…

Женщина-космонавт вернулась со скоростью падающей ракеты, неся на борту-подносе очередной сосуд в виде первого в мире спутника — шарика на ножках, только с горлышком.

Харчевня, как следовало из названия, в качестве антуража предлагала космическую тематику — когда-то в здании располагалась часть местной обсерватории. Но специальная комиссия признала помещение непригодным для наблюдения за звездами по санитарным нормам и передала в ведение рестораторам. Те не стали ломать старое, добавив нового. На стенах и потолке — виды открытого космоса, на полу, под пуленепробиваемым стеклом — лунная поверхность. Кратеры, песок, следы лунохода, хабарики. Земля в иллюминаторе, зеленая трава у дома, крошит метеоритами простор, космическая музыка, вступающая в деловой разговор… Летные кресла для гостей — словно вырваны из кабины пилотируемой станции, официантки в легких скафандрах, но с обязательным декольте, глубина которого не превышает установленные сертификатом нормы. Предупреждение на дверях туалета: «Осторожно, невесомость!» Портреты героических собачек, рискнувших шкурами на благо прогресса. Фото Хрущева, дарящего Жаклин Кеннеди щенка Белки. В соседнем зале — квадратный бассейн, куда со звездного потолка спускался шест. В разгар вечера по нему через дырку в потолке соскальзывали специально нанятые синхронные пловчихи и радовали своим искусством и формами гостей. Гостям, кстати, тоже не возбранялось нырнуть в воды за дополнительную плату, что многие и делали, дойдя до состояния невесомости. Как правило, не раздеваясь. Правда, сейчас, в канун новогодних праздников, вместо шеста из бассейна торчала наряженная искусственная елка. За дизайнерские изыски расплачивались те же гости — ценники за блюда космической кухни приближались к звездным высотам. Кто истинный хозяин заведения, не знали даже бармены и официантки, которые, согласно закону о барменно-официантской деятельности, должны знать все. Поговаривали, что это недавно перебравшийся в Великобельск из Новоблудска храбрый авторитет Гена Бетон, мечтавший в детстве стать космонавтом. А, может, зам. главы администрации по вопросам науки. Да и какая в принципе разница? Главное, заведение приносило людям неземную радость.