Родителей же нимало не заботило состояние душ их отпрысков: отец продолжал свою блестящую карьеру администратора, мать занималась «связями с общественностью» – приятельствовала с представительницами самых знатных семей города.

Восемнадцатого апреля 1802 года у Бальзаков родилась еще одна девочка – Лоранс-Софи, во время ее крещения к фамилии была добавлена благородная частица «де». На следующий год Лоре и Оноре позволили вернуться в лоно семьи.

Бальзаки наслаждались достатком и всеобщим уважением. Пользуясь покровительством префекта де Поммерёля, Бернар-Франсуа был назначен попечителем богоугодных заведений в Туре, затем помощником мэра. В качестве наглядного подтверждения собственной значимости куплен был особняк с конюшнями и садом на улице Индр-э-Луар и ферма Сен-Лазар. Чуткий к политическим взглядам Первого Консула, только что ставшего Императором и провозгласившего после революционного антиклерикализма возврат к почитанию религии, Бернар-Франсуа не устает демонстрировать разумную набожность и поддержку нового режима, столь удачно соединяющего военные и клерикальные круги, армию и церковь. Его супруга непринужденно порхает в салонах, и ему остается лишь умело воспользоваться этим, чтобы продолжить продвижение по служебной лестнице. Когда в 1802 году в Туре была открыта подписка в пользу создававшегося лицея, вклад «гражданина Бальзака» составил тысячу триста франков – больше, чем префекта и архиепископа. Благодаря такой щедрости Бернар-Франсуа прослыл человеком благонадежным, а госпожа Бальзак – женщиной, идущей в ногу с веком.

В их салоне не переводились местные знаменитости. Чтобы дети не мешали во время многолюдных приемов, их удалили на третий этаж, снабдив гувернанткой, мадемуазель Делаэ, созданием строгим, старательным, несговорчивым, воспринимавшим свои обязанности чересчур всерьез. Каждое утро под ее предводительством малыши отправлялись здороваться с матерью, та же сцена повторялась перед сном – они желали ей спокойной ночи. Церемония проходила при ледяном молчании родительницы. Когда ребятишки приближались к ней, казалось, она знает все о малейших их провинностях. Стояли перед ней, дрожа, в ожидании выговора. Достаточно было холодного взгляда Шарлотты-Лоры, чтобы захотелось провалиться сквозь землю. Оказавшись в своей постели, Оноре чувствовал себя таким одиноким, словно был сиротой.

Единственным его развлечением в эти унылые годы без любви были визиты в Париж, к бабушке и дедушке по материнской линии. Саламбье жили в квартале Марэ. Они осыпали внука поцелуями и подарками и даже позволяли играть со сторожевым псом Мушем. Возвратившись к родному очагу после проявлений столь горячей привязанности, Оноре ощущал себя еще более несчастным: отец вовсе не интересовался им, мать едва замечала, когда он вдруг попадался ей на глаза, лицо ее каменело. Родители принадлежали к недоступному миру взрослых, их жизнь протекала на первом этаже особняка, где особой гордостью супругов были парадные комнаты. Здесь принимали гостей, болтали о пустяках, сплетничали, рассуждали, шутили, вызывали восхищение окружающих. В центре гостиной, стены которой украшены были резной деревянной обшивкой в стиле Людовика XVI и мраморным камином с зеркалом, стояла изысканно одетая Шарлотта-Лора и обменивалась любезностями с приглашенными. Приподнятое настроение, вызывающая улыбка, она то сдержанна, то колка. Мужчины считали ее хорошенькой и умненькой, женщины упрекали в излишней роскоши туалета и желании пускать пыль в глаза.

Среди завсегдатаев салона Бальзаков был бежавший из Испании Фердинанд Эредиа, граф де Прадо Кастеллане. Его постоянное присутствие подле Шарлотты-Лоры заставляло многих думать, что он ее любовник, заменивший вышедшего из употребления мужа. Но он был лишь преданным ее слугой, забавлявшим разговорами, исполнявшим поручения и ничего не получавшим взамен. Более правдоподобной кажется связь госпожи Бальзак с другим другом дома: Жан-Франсуа де Маргонн, двумя годами моложе ее, был женат, супруга его была некрасива, предана мужу. Он влюбился в Шарлотту-Лору с первого взгляда и пользовался столь явным расположением этой прелестной особы, что невозможно было устоять. Та, со своей стороны, была не слишком щепетильна, а Бернар-Франсуа закрывал на все глаза, полагая, что в его годы надо быть терпимым к сердечным вольностям своей молодой половины, тем более что приличия соблюдены.

Некоторое время спустя смущенная Шарлотта-Лора объявила, что вновь беременна. Еще одному ребенку в доме радовались, как и появившимся раньше законным. Знал ли Оноре, что скоро у него появится братик или сестренка? Подозревал ли в неверности мать? Позже сомнений не будет, в 1848 году он признается в этом в письме к госпоже Ганской. Пока же переживает происходящее, никак его не осмысливая. Впрочем, ничто не изменилось в жизни детей. Мальчик продолжал занятия в пансионе Ле Гэ, куда его определили родители, по классу чтения. Хотя нет, кое-что в доме все-таки пошло по-иному: вечерами отец или мать читали детям Библию, по воскресеньям семья ходила в церковь, где имела собственные места. Религиозность шла рука об руку с респектабельностью, об этом не забывала госпожа Бальзак, ожидавшая ребенка вовсе не от своего законного супруга: когда занимаешь определенное положение в обществе, необходимо регулярно появляться в церкви.

Роды приближались, и мать решила, что будет лучше удалить Оноре. В июне 1807 года его забрали из пансиона и отправили в более отдаленный Вандомский коллеж. Поступление отмечено следующей записью: «Оноре Бальзак (частичку „де“ писец опустил), восемь лет и пять месяцев, переболел оспой без последствий, характер сангвинический, возбудим, отличается горячностью. Поступил в пансион 22 июня 1807 года. Обращаться к господину Бальзаку, отцу, в Тур».

Через несколько месяцев, 21 декабря 1807 года, Шарлотта-Лора произвела на свет еще одного сына. Законный отец и отец истинный были одинаково счастливы. Ребенка зарегистрировали в мэрии и крестили. Он получил имя Анри в честь Анри-Жозефа Савари, тестя и дяди Маргонна, выбранного в качестве крестного отца. Ничего не попишешь, зато все в рамках приличий. Общество поздравило роженицу и ее пожилого супруга.

В своей ссылке в Вандомском коллеже Оноре задавался вопросом, должен ли он радоваться появлению брата, который, быть может, однажды разделит с ним его игры, или опасаться, что новорожденный окончательно ожесточит мать, и без того недовольную таким количеством детей. К тому же маленький изгнанник разлучен с Лорой. Как жить вдали от нее? Ведь не только он был ее защитником, сестра тоже оберегала его. По сути, только она одна и была его семьей. Решительно родители не имеют никакого понятия о чувствах своих потомков. Им неведомы их сердечные тревоги, заботит только успех в свете и собственные любови. Порой Оноре говорил себе, что лучше быть псом Мушем у дедушки с бабушкой, чем старшим сыном господина и госпожи Бальзак.

Когда-то Вандомский коллеж принадлежал ораторианцам и, хотя во времена революции подвергся секуляризации, не утратил присущей ему суровости. Преподаватели несколько дистанцировались от религии, но прибегали все к тем же методам воспитания и обучения, что и во времена монархии. Во главе коллежа стояли двое бывших священников, присягнувшие на верность нации по положению о церкви в 1790 году, – Лазар-Франсуа Марешаль и Жан-Филибер Дессень. В один и тот же день 1794 года они обвенчались с дочерьми господина Рене Рену, нотариуса, став, таким образом, свояками. Под их неусыпным надзором дети вынуждены были забыть о мирной семейной жизни и забавах, свойственных юному возрасту. Заточение в темницу знаний не прерывалось даже на время каникул. Учащиеся носили форму – круглая шляпа, небесно-голубой воротничок, костюм из серого сукна (материал поставляли сами директора), – за качество которой отвечали. Довольно частый осмотр обмундирования заставлял тщательно заботиться об одежде. Раз в месяц дозволялось написать родителям, которых руководство настоятельно просило избегать визитов, ибо это могло смягчить характер маленьких заключенных. За шесть лет Оноре видел своих лишь дважды.