— Если тебе легче от этого, можешь считать и так.

С пронзительным визгом она набросилась на него:

— Ты разрушил и мою жизнь! — Она принялась колотить его кулаками в грудь. Ее длинные красные ногти царапали его лицо. — Я тоже любила ее! Я, я…

Он заломил ее руки за спину и держал их так до тех пор, пока она не разразилась рыданиями.

Он смотрел на ее безутешное, залитое слезами лицо и сквозь туман собственных бурных эмоций разглядел ее горе — такое же глубокое, как и его.

Он ненавидел ее.

Но как можно ненавидеть это несчастное сломленное существо? Кристофер изумился тому, что ничего не чувствует — совсем ничего. Вся горечь от их неудачного брака с Маргаритой и ее роли в гибели их ребенка улетучилась. Впервые страдания Маргариты затронули какие-то струны его души.

Маргарита стала для него козлом отпущения, на котором он мог сорвать чувство собственной вины.

— Той ночью я думала, что она в своей кроватке, — не признавала себя виновной Маргарита.

Кристофер схватил ее и принялся трясти так сильно, что из ее волос выпала черная лента и упала на землю рядом с розами. Он ничего не желал слышать об этом. Ее слова вернули ужас происшедшего тогда, и он с трудом справился с дыханием. Он хотел выбранить и обвинить ее — как обычно.

Однако это было бы чересчур просто.

— Произошел несчастный случай, — наконец выдавил он, помогая ей подняться. — Ничего нельзя было сделать.

— На самом деле ты не веришь в это.

— Верю. Я знаю, что говорил и делал чудовищные вещи в отношении тебя. — Он колебался. — Прости. Мы не можем вернуться назад. Салли больше нет. Другого шанса у нас не будет.

Непонятно отчего, но его слова, казалось, вызвали в Маргарите новые эмоции. Ее губы зашевелились, но с них не сорвалось ни звука. Отчаяние все еще не отпускало ее.

— В чем дело?

Глаза Маргариты расширились, и она глубоко вздохнула. Слезы смыли косметику с ее лица. Кристофер коснулся ее щеки. Ее рука обхватила его руку и надолго повисла на ней.

— Ты не виновата, Маргарита. Мне следовало быть там в ту ночь. Я виноват во всем.

Она посмотрела на него так, как никогда раньше не смотрела.

— Ты не понимаешь, — прошептала она. Ее лицо дергалось, отчего — он не догадывался. — Да и не можешь понять.

Она отвернулась от него и побрела, спотыкаясь, вниз с холма.

…Одной рукой ослабляя узел галстука, другой Кристофер крепко держал руль. Он мчался по пустынной дороге в Малибу. Что сейчас могло понадобиться Маргарите? Разве на прошлой неделе они не обсудили все на ранчо? Единственное, что он мог предположить, — это деньги. Все всегда хотят от него денег.

Он гнал машину с такой яростью нетерпения, что не замечал ничего вокруг. Кондиционер шумел, а магнитофон громыхал слишком тяжелым роком. Кристофер нервно поднял трубку радиотелефона и вызвал своего агента.

— К сожалению, мистер Фаязано сейчас на конференции, — ровным голосом ответила секретарь Кэла.

Те, кто что-то значит в шоу-бизнесе, не берут трубку сами.

— Кто звонит и что передать, сэр?

— Кристофер, — машинально ответил он.

— О, мистер Стоун. — Голос стал медовым. — Я немедленно свяжу вас.

Как обычно, появление Кэла на линии сопровождалось шумом.

— Где тебя черти носят? Когда ты собираешься заехать ко мне по поводу “Тигра-6”?

— Я еще не читал сценарий.

Одной рукой Кристофер повел свой “ягуар” на обгон несущегося “кадиллака”, водитель которого бешено засигналил.

— Работа — лучший способ забыть твою дочурку.

Кристофер услышал, как Кэл набивает трубку, и сказал его секретарю:

— Передайте ему, что я перезвоню. Кристофер нажал на газ. “Фольксваген”, забитый тинэйджерами и досками для серфинга, тащился перед ним, не пуская на обгон. Кристоферу пришлось притормозить.

— Черт побери.

— Что?

Голос Кристофера прервался:

— Я не хочу забывать Салли. Понял?

— Год — чертовски много для актера… — Кэл говорил угрожающе. — Даже звезда, подобная тебе, выходит из бизнеса. Честолюбивые парни помоложе ежедневно устремляются в Голливуд. Звезды быстро гаснут. Ты неважно выглядишь, парень.

Неожиданно для себя самого Кристофер бросил взгляд в зеркало заднего вида. Ему не понравилось то, что он увидел.

— У меня была плохая ночь, — пробормотал он.

— Полтора года плохих ночей. От быстротекущей жизни не уйдешь, парень.

Впереди показались три гаражные двери вытянутого в длину розового дома Маргариты, и Кристофер быстро перестроился в другой ряд движения, оттеснив “кадиллак”. Он остановился перед фасадом ее гаража для трех машин. Водитель “кадиллака” нагнал его, громко сигналя, крутя пальцем у виска и грозя кулаком, но Кристофер не обратил на это внимания. Его поглотили собственные переживания при виде розовых стен перед ним.

За этими стенами он жил с Салли и Маргаритой до своего ухода.

— Пока, Кэл.

— Подожди минуту…

Кристофер хлопнул телефонной трубкой, вышел из машины и направился к железным воротам. Сквозь облупившуюся краску проступала ржавчина. Мертвые ростки бугенвиллеи оплели их решетку.

Маргарита не содержала дом в порядке — впрочем, то был его дом, а не ее. При разводе Маргарита взяла свою часть деньгами. Тогда она была чересчур взвинченна и отказалась выехать. Кристофер же был не в силах выставить ее, пока Салли была жива. А после смерти Салли он впал в оцепенение.

Домофон все так же не работал. Он ударил кулаком в звонок и прислонился к стене.

Никого.

Черт! Он зазвонил снова, а затем стукнул ногой по стене. Поднял камень и бросил его на дорожку. Затем вернулся к стене, подтянулся и крикнул — однако тут же вспомнил, что экономка не говорит по-английски. Но едва он попытался крикнуть по-испански, как вышла служанка, чтобы отпереть ворота.

Она не потрудилась взглянуть на него:

— Calmate. Ahora vengo[1].

Констанция была низкорослая, толстая и угрюмая, как всегда. Он кивнул и хмуро проговорил, опустив глаза:

— Buenos dias[2]!

Она никогда не любила его. А по телефону всегда притворялась, что не понимает. Сегодня она поправила его, пробормотав себе под нос:

— Tardes[3].

— Да какая разница — день или вечер? Она выразительно посмотрела на него: