жизни свершилось уже тогда. Ибо может ли кто-нибудь получить нечто большее, чем забота о детях?

По прошествии трех лет жена забрала ребенка, и самое счастливое время сменилось самым страшным.

Вспомнив об этом периоде, Николай Иванович хорошенько, до горяча растер область сердца и несколько раз медленно вдохнул и выдохнул. Не все воспоминания удается отогнать.

Тогда он запил, дом его наполнился собутыльниками. Николай Иванович жил для них, пока те не вынесли из квартиры все до нитки. Он опять остался один и понял, что им не нужна его жертва. Им нужна водка.

Мало-помалу он бросил пить и ушел в церковь.

Здесь многое ему открылось с иной стороны, и жизнь прояснилась до смешного понятно. Он приучился жить Христа ради, стремясь послужить Господу через ближнего, какого только повстречает на своем пути, а в храме Николай Иванович служил и алтарником, и сторожем, и уборщиком.

Теперь же он из окна любовался на свою любимую церквушку, а снежные крупинки усталым роем оседали на подоконник.

Ольга с Мишуткой уже исчезли из виду. Но не для Николая Ивановича — он досконально знал все детали своего привычного заоконного пейзажа. Он нашел их сидящими на скамье у церковной ограды. Отсюда Ольга казалась крошечным человечком, похожим на запятую, а Мишутка — просто точкой в пространстве.

Николай Иванович вспомнил как познакомился с ними полгода назад, как поднимался по ступенькам, как встретил на площадке новых жильцов, и как Ольга, которую он тогда еще не знал, буркнула Мишутке, чтоб отошел и пропустил дедушку. Потрясенный Мишутка замер как вкопанный и, опомнившись, воскликнул со всей наивностью трехлетки:

— Ты правда мой дедушка!?

Все рассмеялись. И малыш тоже расхохотался, сначала на всякий случай, а потом от того, что понял свою ошибку. Но глаза его уже успели заблестеть, и Николай Иванович видел, как этот огонек медленно угасал, пока они знакомились.

А теперь милый малыш Мишутка только точка возле бледной линеечки церковной скамейки.

В этой церкви Николай Иванович провел многие счастливые годы, пока священник не вышел за штат, а сюда не назначили молодого. Новый батюшка вел дела по-другому, и приход наполнился людьми. Николая Ивановича, как уже пожилого, батюшка упросил оставить все послушания и сделал приходским библиотекарем.

В то время умерла старушка-инвалидка, и родственники сдали квартиру внаем. Так появилась Ольга и книги. Правда, книги только учили как

приловчиться терпеть от людей все на свете, как жить с людьми в мире и как любить людей. Но самих этих людей не заменяли.

Николай Иванович почувствовал тогда, что библиотеки недостаточно, чтобы ради нее жить. Его одолела тоска и пустота, в которой большое сердце горько сжималось до размеров обыкновенного. Но по-обыкновенному жить оно не умело, и случился инфаркт.

Теперь же Николай Иванович привыкал жить для здоровья, хотя оно все равно убывало, и для подготовки к смерти. И к ней все уже было готово, что и врач не однажды подтверждал. Николай Иванович только ждал первого снега как цифры на годичном циферблате, закрывающем целый период в истории. Период его жизни.

Он снова взглянул в окно. Воздух уже немного посинел в темных местах, вечер приближался. А за ним и ночь. С неба срывались все новые снежинки. Последний первый снег.

Николай Иванович прошел в переднюю, надел пальто и шапку, подумал и намотал на шею шарф. К экспедиции готов.

Когда он выбрался на улицу, сумерки уже охватили весь двор, который он совсем отвык видеть с этого ракурса. Ветер мирно успокоился, и крупные хлопья снега тихо-тихо падали с темного неба.

— Ну вот, — пробормотал старик сам себе. — Прожил… Как смог.

Он улыбнулся тепло и печально и медленно побрел по тротуару, оставляя на снегу протяжные следы своих шаркающих ботинок.

Ольга уже собралась уходить. Она нагнулась над Мишуткой и сметала с него снег продрогшими руками. Николай Иванович остановился рядом с ними, все еще улыбаясь как человек, замысливший гениальный план. Он помолчал и взглянул Ольге в глаза:

— Пойдем, Оленька? Будешь мне… — сказал он и подставил ей локоть, чтоб она могла ухватиться за него. Скользко. — Дочерью.

Ольга замерла в нерешительности, взглянула на Мишутку, сгладила с выпуклого своего живота крупные снежинки. Впрочем, она не удивлялась, она уже хорошо знала этого человека. И знала о его болезни кардиомегалии, которая ей напоминала мегалиты — огромные и непобедимые камни, но так шатко сложенные друг на друга, что, чуть дунь ветерок — и замертво рухнет на земь. И как такое большое сердце может быть таким хрупким?

Но знала Ольга и об особом даре, который достался этому сердцу — даре любить, не требуя взамен ничего. Ничего-ничего.

По дороге в новый дом Мишутка оторвался от мамы и пошел между взрослых, поглядывая на руку старика-великана. Наконец, решился и взялся за нее. Николай Иванович посмотрел на него сверху вниз и благодарно улыбнулся. Мишутка шел, и чувствовал теплоту его руки, чувствовал ее мягкость, ее необычную огромность, ее непривычную форму. И ее неизъяснимую силу. Это была лучшая рука на Земле. Кроме маминой, конечно.

— Мой дедушка, — прошептал он сам себе. — Так и знал!

Засветились фонари, а снег все густо падал огромными хлопьями, закрывая следы пешеходов, весь этот засыпающий день и целые жизни людей. Просто потому, что пришло время.

А потом снег растает, расплачется радостно весна, и все еще будет. Может быть, все еще будет.