Смотрю по сторонам, вижу сожженные деревенские усадьбы, утопающие в никем не убранных, зарастающих сорняками садах. Согбенных стариков и старух в траурных черных одеждах, копошащихся на своих пепелищах или медленно бредущих с непомерно тяжелыми тележками в руках по мосту через Ингури, мимо постов наших миротворцев, и на душе — никаких эмоций. Только профессиональная реакция: село Соберио, вдоль дороги — семнадцать сгоревших домов. Или вот — свежезасыпанная яма в полутора километрах за постом номер 207, здесь взорвали нашего сапера старшего лейтенанта Берсенева… «Надо запомнить приметы», думаю я.

После стольких лет командировок на войну никаких чувств уже не осталось.

Кто бы знал, как я себя за это ненавижу.

И все-таки есть вещи, к которым привыкнуть невозможно.

Например, к подлости.

Старший лейтенант Дмитрий Смирнов, командир роты 433-го мотострелкового полка из Тоцкого Приволжского военного округа, вез на свой 205-й пост, что в поселке Чигали, недалеко от ИнгуриГЭС, продовольствие. Впереди шел бронетранспортер с девятью солдатами на броне. За ним — ГАЗ-66 с мясом, картошкой, мукой, консервами и макаронами.

Они были в нескольких километрах от своей базы, когда услышали, что в районе села Соберио началась перестрелка. Село входит в зону ответственности роты, но соваться туда, не зная обстановки, было невозможно. Да и миротворцам строго-настрого было запрещено ввязываться с кем-либо в перестрелку, если на тебя лично не нападают. А разборки между местной милицией и грузинскими партизанами происходят в Галийском районе с регулярностью восхода и захода солнца. Поэтому старший лейтенант приказал водителю БТРа двигаться дальше.

Но на самом спуске с серпантина, что ведет к селу, под днищем «броника» вдруг раздался сильнейший взрыв. Он подбросил машину вверх, разбросав по кювету сидевших на ней солдат. И тут же взрыв раздался под передними колесами «газона». Смирнова тоже выбросило из кабины, и он почувствовал, как по голове и руке течет кровь. Но думать об этом было некогда: жив, а все остальное — потом. Тем более, что с холмов, висевших над серпантином, по разбитым машинам и его солдатам уже вовсю лупили пулеметным и автоматным огнем.

— Клемин! — заорал он своему заместителю, — Бери пятерых солдат и атакуй «туземцев» слева. Я с остальными зайду справа.

Замкомандира роты старший лейтенант Александр Клемин был тоже ранен в руку. Но не оставил позиции. Как и командир, стащил с плеча автомат и открыл по партизанам ответный огонь, помогая Смирнову спрятаться за подбитый БРТ и начать оттуда атаку на позиции нападавших…

Они не заметили, сколько прошло времени, пока с 205-го поста подошла подмога. Но патронов к концу боя уже не оставалось. И если бы грузинские партизаны не ушли в горы, унося с собой шестерых убитых и раненных, кто знает, чем бы закончился этот бой.

О нем мне рассказывали два человека: абхазский милиционер по имени Амиран и по национальности грузин (он специально подчеркнул это, чтобы корреспондент не думал, что тут воюет народ с народом. «Нет. Здесь воюют люди, которые хотят спокойно жить в своем доме, и те, кто хочет на них наживаться») и «сменщик» Смирнова на блокпосту номер 205 капитан Андрей Уваров.

То, что это были грузинские партизаны, Амиран уверен, как в том, что Ингури впадает в Черное море и никуда иначе.

«Они думали, что русские везут абхазам под тентом в «газоне» боеприпасы и подкрепление. И хотели наказать их за это», — говорит он. В то, что миротворцы таких вещей не делают и никогда не делали, Амиран не верит. «Если боеприпасы есть, значит — ими кто-то торгует. Иначе не бывает», — убежден он. И спорить с ним невозможно, если не хочешь нажить врага.

А капитан Уваров нажить здесь врагов не боится. Он второй раз в Абхазии. И иначе, как «туземцами», по примеру своего предшественника, ни тех, ни других боевиков не называет.

— Грызутся непонятно за что, — говорит он. — Здесь такие места — курорт да и только! Они его в минное поле превратили.

Амиран открыто носит на плече автомат. Но Уваров отобрать его не может. Не положено. У Амирана есть бумага с печатью: он — абхазский милиционер, а значит, имеет право на ношение оружия. Из покрытых лесом холмов, окружающих 205-й пост, регулярно спускаются покупаться в речной запруде, — солдаты почему-то называют ее «армянским бассейном», — другие абхазские милиционеры.

Тоже с автоматами. И тоже с бумажками на право ношения оружия. Не подступишься. А то, что лица у них — отнюдь не милицейские, что встреча с подобным на лесной дорожке вряд ли закончится для капитана или его солдат тихо и мирно, — это не твое, товарищ офицер, дело. Тебе отвели для охраны кусок дороги, — вот и охраняй его. Будут в тебя стрелять, тогда и разберемся.

Для того чтобы не в его солдат не стреляли, а точнее, чтобы в них не попадали, капитан Уваров соорудил из бывшей гостиницы сборной Союза по гребле на байдарках (она когда-то тренировалась здесь на водохранилище ИнгуриГЭС), где сейчас живут его воины, настоящую крепость. Обложил ее тяжелым кирпичом — известняковым кубиком, в разбитых окнах устроил бойницы, на крыше — пулеметные гнезда и боевые ячейки для гранатометчиков. У всех входов в здание выставил «броники» с крупнокалиберными пулеметами. И проделал из камня проходы к ним. Не сунешься.

Воды и канализации в гостинице нет. Отхожее место солдаты соорудили во дворе. Но на втором этаже дома даже баню-сауну. Воду туда носят ведрами. Зато после парной можно из ковшика обливаться. А кому нужен душ, так над речкой в грузовой контейнер постоянно течет радоновая вода из горного источника, — мойся не хочу.

Хотели провести эту воду в сауну, но труб не хватило. Но зато есть возможность париться в одном месте, а мыться — в другом. Что, опять же, весело и сердито.

Еще есть в роте у капитана Уварова на 205-м посту два маленьких поросенка — Машка и Дашка. Их подарили солдатам, когда они прибыли в Чигали. За две недели свиньи крепко подросли и даже начали мгновенно узнавать в лицо и по голосу старшину роты старшего прапорщика Дмитрия Пятина. Не запомнить его действительно невозможно — огромный лысый лоб и густые «буденовские» усы. Вылитый певец Александр Розенбаум.

Стоит Дмитрию Ивановичу подойти к загону, где пасутся Машка и Дашка, как они со всех ног бегут к своему «кормильцу». Прапорщик берет хворостину и чешет у Машки за ухом. Та тут же брякается на бок и начинает покрякивать от удовольствия. Дашка терпеливо ждет своей очереди. Дмитрий Иванович называет этот процесс загадочно-витиевато: «эротический массаж».

— Баба — она и есть баба, — говорит про своих чушек Пятин. — Стоит приласкать, и она вся — твоя.

Старший прапорщик — давно разведен. Он воевал в Афганистане, служил в Германии, разводил две враждующие стороны в Приднестровье… Жена не выдержала постоянных разлук и ушла к другому, оставив ему на попечение двух дочерей. Старшая — уже невеста. Дмитрий Иванович — второй раз в Абхазии. Говорит, «зарабатываю дочке приданное». Получает он здесь, по его словам, прилично. В Тоцком на сберкнижку идет еще небольшая сумма. За смертельный риск взлететь в воздух на мине или получить в грудь автоматную очередь — не густо. Но что делать, — больше не платят, а жить как-то надо. Да и среди молодых солдат, хотя они и «кон — трактники», приехали в Абхазию по собственному желанию, должен быть кто-то с боевым опытом. Их наставник, учитель, защитник. Без этого нельзя. А старший прапорщик Пятин — и есть именно такой человек.