немало интересных материалов по богатейшему айнскому фольклору и старинным обычаям, формам их охотничьего и собирательного хозяйства в прошлом. Внимание японских ученых, естественно, обращено главным образом на прошлое айнов, на ту старину, о которой сейчас могут рассказать только немногие оставшиеся в живых глубокие старики, которые еще помнят образ жизни своего народа до начала усиленной колонизации Хоккайдо. Но для того чтобы узнать, как живут айны сейчас, как приспособились они к современной обстановке, нужно было поехать к ним самому.

Из Саппоро я отправился в округ Хидака, где сейчас сосредоточено подавляющее большинство айнского населения. В Хидака, как и везде, на Хоккайдо, давно выросли многочисленные сельские поселения и довольно большие города, где проживают в основном японцы, а айнов лишь единицы. Первым из таких городов на моем пути был курортный город Ноборибецу.

В жаркие летние месяцы тысячи японцев со всей страны устремляются в более прохладные горные курорты северного о-ва Хоккайдо. Автобус, доставивший меня в городок Ноборибецу, был до отказа заполнен курортной публикой. Ноборибецу славится своей вулканической природой. В кратере потухшего вулкана живописное озеро, белеющее парусами маленьких яхт, но на склонах сквозь трещины раскаленной почвы пробиваются едкие дымы фумарол. Сотни посетителей собираются на огороженном перилами краю обрыва посмотреть на это зрелище и сфотографироваться на его фоне. Особенно знамениты здесь серные теплые источники с огромным купальным бассейном. Пришел, сбросил халат — и в бассейн. Принял серную ванну, накинул халат — и гуляй себе дальше. К условностям в Ноборибецу относятся без предрассудков.

Однако я приехал в Ноборибецу не ради купаний.

— Много ли айнов в Ноборибецу? — спросил я у хозяина лавки сувениров, заполненной изображающими айнов куклами и резными деревянными медведями — образцами айнского искусства.

— Трудно сказать. Большинство ведь так ояпонилось, что и за айнов себя не признает. А вы лучше пройдите на окраину парка, там увидите домик, — добавил он. — Там работает семья Исикава.

— Работает или живет? — переспросил я.

— Нет, они живут у станции, снимают комнатку в бараке. Живут так же, как все японцы, и одеваются так же, если они не в парке. Но не скрывают, что они айны. Впрочем, им-то зачем скрывать? Это их бизнес — быть айнами. А так большинство стремится выдать себя за японцев.

— Зачем?

— Ну, знаете ли, все-таки туземцы…

Поодаль от каруселей и киосков с мороженым, в конце парка я действительно нашел большую тростниковую хижину, а рядом с ней массивную бревенчатую клетку. В таких клетках айны прежде держали пойманных для жертвоприношений богам медведей. Но в этой клетке стояло маленькое, довольно облезлое чучело. В хижине меня встретили бородатый старик-айн и средних лет женщина, оказавшаяся его дочерью, оба в национальных айнских халатах из лубяной ткани, украшенной цветными аппликациями. Приняв меня сперва за американского туриста, они стали предлагать мне — конечно, за определенную плату — прослушать айнскую песню, или сфотографировать их на фоне хижины, или сняться самому в айнских одеждах. Но, узнав, что я изучаю айнов и знаю их обычаи, старик вскоре стал говорить со мной откровенно и серьезно.

— Сами-то вы откуда, Исикава-сан? — спрашиваю я старика.

— Э, я издалека, с озера Акан. Там у меня сын в деревне.

— Чем он занимается? Рыбачит, наверное? Или охотится?

— Да нет, куда там. В Акане теперь рыбы почти нет, к тому же озеро объявили заповедным. Проходную рыбу крупные промышленники вылавливают у устья. Об охоте и говорить нечего— сейчас это спорт для богатых. Говорят, на всем Хоккайдо всего-то три тысячи медведей осталось. Здесь, в Ноборибецу, как подниметесь к верхней станции канатки, увидите загон — это питомник. Там держат сейчас десятка два медведей. Было больше, но недавно пятнадцать штук удрали. Вот была потеха! Правда, почти все сразу в горы ушли, но двух застрелили.

— Ну и как, наверное, устроили праздник? Ведь раньше-то всякий раз добыча медведя отмечалась праздником.

— Вот, помню, был я мальчишкой, нередко в поселке медведя убивали. Это настоящие праздники были! Варили брагу, песни пели, танцевали по нескольку дней. А сейчас какое веселье? По обряду череп медведя надо сохранить, да так, чтоб на носу кожа оставалась. Мясо ели, из шкур постели шили. А сейчас все продают. Деньги-то нужнее. Ну, а безносую шкуру никто и за полцены не купит. Торао из Сираои, помню, как-то за один год трех медведей уложил — всех и продал. Ну, ему-то есть когда охотиться, в семье рабочих рук хватает. А мой сын круглый год к земле привязан, спину некогда разогнуть, и у большинства так. Мы выращиваем капусту и картошку, но урожаи плохие. Не умеем мы, айны, работать на земле, не привыкли, не то что японцы. Конечно, можно и научиться, но у нас земля плохая. Лучшую землю ведь отдали японцам-колонистам, когда они переселялись, сюда лет пятьдесят назад. Вот и приходится подрабатывать, себя приезжим за деньги показывать.

— А почему вы приехали именно сюда?

— Да у нас на Акане этим промыслом занято много народу, лучшие певцы и плясуньи, не то что я с дочерью. Вот и подались туда, где других нет. Я-то ведь не так уж много умею. Стыдно, конечно, но вам признаюсь: расскажу посетителям одну-две легенды, а больше не помню, ну, и выдумываю, что на ум придет, плету всякие небылицы. Каяно из Нибутани — вот вы будете в Нибутани, обязательно с ним поговорите, — он, хоть и молодой парень, меня за это укорял: говорит, все обычаи правильно нужно выполнять. Да не все ли равно туристу, он ведь ничего в этом не смыслит, ему лишь бы на диковинку со скуки поглазеть. Не то что сказки, на Акане праздники даже и то новые выдумывают.

— Как же это, и зачем — новые праздники? Мало старых?

— Во-первых, бывает, что медвежий праздник устраивают не для себя, не для веселья, а напоказ только, как театр. Если туристов много соберется, то можно хорошо заработать. И песни поем, и танцы танцуем, но настоящего веселья нет — работа это ради денег. А на Акане сейчас вся округа заповедная, там такие праздники с маримо устраивают.

— Но ведь маримо — это шаровидная несъедобная водоросль.

— Верно, несъедобная. Но в заповеднике она считается достопримечательностью, приезжие ей интересуются. Мы в старинных лодках выезжаем, собираем маримо, потом с песнями, с обрядами опускаем ее опять в воду. Японский священник приходит, читает над водорослью по-своему молитвы. Это уже совсем не по-айнски, наши боги и японские — совсем разные, и никогда у нас не было заведено, чтобы за несъедобные вещи молиться и проводить