– Вы не находите, что эти чопорные накрахмаленные сорочки очень стесняют движения? – сказал тот Доминику.

Потом он пригубил бренди с другом Тони, Джимом Френчем, промышленником из Техаса, которого до этого знал только как человека с репутацией безжалостного торговца оружием. Френч сразу же ему не понравился, но он вынужден был признать, что для журнала «Капитал», редактором которого он был, эта фигура – настоящая находка. Он намекнул на это Виктории, надеясь, что она могла бы устроить им еще одну встречу, но она сразу же предупредила его, что крайне неразумно заводить себе врагов из среды богатых и влиятельных людей.

Однако самый полезный разговор у него состоялся с одним библиотекарем из Оксфорда, который после минимальных побуждений с его стороны с радостью – и даже с облегчением, как показалось Доминику, – признался ему, что всю войну занимался разработкой химического оружия в каких-то конюшнях в Уилтшире.

– Знаете, – сказал этот старик, – а ведь то были лучшие пять лет моей жизни. Да, гибли люди – у меня самого брат подорвался под Арнемом, – но зато во всем этом был смысл, ты испытывал ощущение, что делаешь что-то важное, являешься частью чего-то намного большего, чем ты сам, если вы понимаете, о чем я говорю. Буду с вами откровенен, молодой человек: вся моя жизнь после этого воспринималась как спад и разочарование.

В конце концов Доминик извинился и отошел в сторонку, чтобы немного отвлечься. Обернувшись и глядя на толпу гостей, он улыбнулся, пряча улыбку за поднятым к губам бокалом с бренди. Забавно: о каждом из них он что-то знал. Необязательно скандальное, иногда просто нечто сокровенное. Но почему они рассказывали ему все это? Теоретически они должны были бы шарахаться от него как от прокаженного. Все знали, что он редактор «Капитала» – одного из не всегда серьезных, но при этом весьма влиятельных журналов, который был в широкой продаже. К тому же он слыл одним из главных сплетников и плейбоев в городе и с удовольствием поддерживал такую репутацию. Тем не менее люди неизменно открывались ему. «Возможно, это объясняется честным выражением моего лица», – снова улыбнувшись, подумал он.

На самом же деле все было намного проще: он просто получал ответы на задаваемые им вопросы. Англичане слишком тактичны, чтобы интересоваться чьими-то делами, и поэтому, когда ими все же интересуются, они обычно идут навстречу и все выкладывают сами.

Доминик заметил это в далекой юности, когда в их скромный домик в деревне приезжали друзья его родителей. Богатые люди любили поговорить. В их мире заправляли не деньги, а сплетни и слухи. И больше всего люди зажиточные любили поговорить о самих себе. Какой смысл сорвать большой куш на золотых крюгеррандах[4] или затащить в постель жену лучшего друга, если не перед кем будет этим похвастаться, верно?

Он прошел в библиотеку, где огромные французские окна выходили в благоухающий сад. Задержавшись у полки, он провел пальцами по корешкам принадлежащей Виктории прекрасной коллекции книг в кожаных переплетах. Услышав за спиной шорох, он обернулся. В дверях, картинно уперев руку в бедро, стояла красивая блондинка – настоящая роковая женщина из «черного фильма»[5].

– Снова прячешься от меня, Домми? – мурлыкающим голосом произнесла Изабелла Гамильтон, жена Джеральда Гамильтона, члена кабинета министров. – Ты приехал так поздно, и я уже решила, что ты избегаешь меня.

Она неторопливо подошла к нему, цокая каблучками по паркету библиотеки.

– Я никогда от тебя не прятался, Иззи, – отозвался он, и губы его изогнулись в чарующей улыбке. – Просто нам не нужны всякие неловкие ситуации. Тем более у всех на глазах.

– Ты можешь поставить меня в любую неловкую ситуацию, и даже в любую позицию, Доминик Блейк, – с улыбкой сказала она и, подняв руку, нежно провела пальцем по его щеке. – Ты же знаешь, что ради тебя я готова на все. Только попроси.

– Иззи, мы не можем так… – говоря это, он слегка отступил назад.

– Но почему же? – прошептала она. – Раньше нас это не останавливало.

В памяти его промелькнули соблазнительные воспоминания.

– Я хочу тебя, – шепнула она ему прямо в ухо.

– Иззи, прошу тебя! – Он понимал, что, если так пойдет дальше, ему будет трудно контролировать себя.

– Я хочу тебя прямо сейчас, – тихо выдохнула она, легонько касаясь губами его лица.

Испытывая укоры совести и раскаяние, он взял ее за руку и медленно покачал головой.

– Мы не должны этого делать, – уже более решительно сказал он.

– Но почему? – Она недовольно надула губы, отстраняясь от него.

– Не должны, и все.

Изабелла быстро взяла себя в руки, понимая, что настаивать на своем не стоит. В данной ситуации, по крайней мере.

– Ты в этом уверен? – спросила она.

– Уверен, – кивнул он.

– Тогда я лучше пойду, – обиженно поджав свои очаровательные губки, сказала она. – Ты же знаешь, Джеральд всегда очень скучает по мне.

– Меня это не удивляет, – совершенно искренне произнес он.

Выражение ее лица смягчилось, и она, поцеловав свой палец, нежно прикоснулась им к губам Доминика.

– Прощай, Доминик, – сказала она, а он закрыл глаза, наслаждаясь этим теплым и чувственным прикосновением и понимая, что это было в последний раз.

Он смотрел, как ее стройный силуэт скрывается в толпе шумных гостей, а потом закурил сигарету.

Отодвинув тяжелую штору из зеленого бархата, он открыл французское окно и, с удовольствием подставив лицо порывам холодного ветра, выпустил на улицу большое извивающееся кольцо сизого дыма.

Он был здесь, на одном из самых престижных приемов года, в окружении всего местного бомонда, но в душе чувствовал пустоту и неустроенность.

Наверное, Тони прав. Наверное, ему необходимо остепениться. Он уже предостаточно вкусил красот прекрасных молодых женщин вроде Изабеллы, а также множества блондинок, брюнеток и рыженьких, менявшихся, как в калейдоскопе. Вероятно, ему действительно нужно изменить свою жизнь, хотя это всегда было очень непросто. Нахмурившись, он смотрел, как дым сигареты растворяется в темноте ночи.

– Доминик!

Голос этот он не сразу узнал. В первый момент он даже подумал, что это Джеральд Гамильтон захотел с ним пообщаться, но затем уловил акцент и понял, кто это.

– Евгений! – Он улыбнулся, испытав облегчение, и погасил окурок о подошву своей туфли.

Он познакомился с этим русским военным атташе на Рождество, когда тот появился в посольстве своей страны в Кенсингтоне, и он очень понравился Доминику. Сначала его удивляло, что Евгения приглашали на приемы и званые обеды вроде этого, так как люди относились к Советам с подозрением – холодная война была в разгаре. Однако на самом деле все загадочное и запрещенное – в том числе и этот красивый советский военный атташе – вызывало интерес в салонах высшего общества по тем же самым причинам, по которым в них был вхож и сам Доминик.