Вот и решила старая женщина подарить их местной библиотеке – мол, пусть хоть другие их читают и радуются встрече с хорошими и мудрыми друзьями в незатейливых простеньких обложках. Однако заведующая библиотекой, молодящаяся сорокалетняя женщина, естественно, с дипломом о высшем культуроведческом образовании, отказалась принять этот бескорыстный дар. Взяв из сумки двумя пальчиками наугад одну из книг, она скривила губки бантиком и со снисходительной усмешкой изрекла нравоучительно:

– Никому это уже не нужно. Сейчас другая эпоха, а это всё осталось в прошлом…

Книга, которую она чуть ли не брезгливо держала двумя пальчиками, называлась «Молодая гвардия», и написал её в середине XX столетия, сразу после самой разрушительной в истории человечества войны, талантливый советский писатель Александр Фадеев. И, догадываюсь, с каким изумлением смотрела на самоуверенного и высокообразованного вроде бы чиновника в юбке эта пожилая женщина, потрясённая такой безапелляционной тирадой. И не понять было старушке, почему же художественный рассказ о подвиге юных патриотов-молодогвардейцев, Олеге Кошевом, Ульяне Громовой, Сереже Тюленине и многих десятках других их самоотверженных сверстников, сегодня вдруг оказался никому уже не нужным.

И случилось-то это совсем уж недавно – весной 2007 года…

Услышав эту историю в пересказе моей жены, не менее своей знакомой потрясённой происшедшим в районной библиотеке случаем, я ещё более утвердился в значимости затеянного мною проекта. Так и хочется сказать что-нибудь этакое, соответствующее такому возмутительному случаю: в назидание всем подобным, непомнящим родства чиновничьим особам в юбках и строгих смокингах. Но не скажу, потому что они сами из прошлого, но совсем другого оттенка – из того неистребимого чинушества и низкопоклонного «чего изволите-с», расцветшего ядовитой бузиной в годы брежневского застоя сразу после короткой послесталинской оттепели 50-60-х годов и невероятным образом гипертрофированных в постсоветских буднях, чему, конечно же, совсем уже не место в будущем…

А теперь за дело. И ну их всех к ляду…

Хотя, ещё одна небольшая ремарка. Вспомнился мне этот крайне прискорбный факт почему-то именно 22 июня 2013 года и, думаю, совсем не случайно. В этот скорбный для всех нас день очередной годовщины начала Великой Отечественной войны с фашистами, на этот раз совпавший с поминальной субботой в канун праздника Святой Троицы, в России традиционно поминают всех павших защитников нашего Отечества. Уже несколько лет прошло, как ушла из жизни уважаемая мною Тамара Германовна, попытавшаяся и на склоне лет своих хотя бы малой толикой укрепить память людскую о той ужасной войне и поистине Великом Подвиге наших отцов и дедов, всего нашего народа от мала до велика, не постоявших за ценой ради главной нашей Победы. А тут ещё не стушевались в памяти вчерашние, 21 июня, дебаты в Государственной думе по поводу того, по каким же учебникам и каким образом учить в школах российским детям нашу историю. Вот наложилось всё это друг на друга, и поэтому, наверное, вспомнилось…

2

«Есть на Севере заветный городок…»

Эта песня из давних советских времён, и особенно популярна она была ещё, наверное, в 30-е годы прошлого века. Её пели все: и школьники, и крестьянская молодёжь, рабочие, интеллигенция. Это было время бурных строек: возводились новые города в неосвоенной до той поры Сибири и на Дальнем Востоке, строились заводы, электростанции, шахты, осваивался Северный морской путь. Потом она так же гармонично вошла и в военные 40-е годы, и зимой 1944 мы, первоклашки маленькой сельской школы, разучивали эту песню на уроках пения вместе с новым Гимном Советского Союза, который начинался словами: «Союз нерушимый республик свободных…» Если бы кто-нибудь тогда сказал, что не пройдёт и пятидесяти лет, рассыплется этот союз на полтора десятка осколков, как драгоценная ваза, неосторожно уроненная её хозяином на холодную брусчатку Красной площади, что заживут эти, тоже якобы свободные, в том числе и друг от друга, республики-осколки самостоятельной жизнью, а их народы потом будут десятилетиями мучительно искать пути к сближению, – честное слово, если бы кто тогда, в 44-м, даже одним словом намекнул, что нечто подобное может произойти, его в лучшем случае приняли бы просто за сумасшедшего. Да и не могло быть иначе: шла к завершению Великая Отечественная война, позади были одержанные громкие победы всенародно любимой армии под Москвой, в Сталинграде, на Курской Дуге. А прямо накануне этих так запомнившихся мне уроков пения к нам на далёкую Камчатку дошла ещё одна радостная весть: наконец-то была прорвана блокада героического Ленинграда.

Это сообщение вызвало в школе особое ликование: дело в том, что в нашем классе училась девочка, которую ещё в 42-м году вывезли по ледовой «Дороге жизни» из этого легендарного города и привезли на Камчатку, где на морской береговой батарее служил её отец. Эта батарея морских дальнобойных пушек была искусно замаскирована в скалах недалеко от нашего села, и даже во время учебных стрельб нельзя было определить её местонахождение хотя бы по рассеянным дымкам от сгоревшего пороха: только гулкий удар выстрела и следом за ним высоко в небе характерный ноющий звук тяжёлого снаряда, летевшего через наше село на полигон, расположенный километрах в десяти на береговых террасах бухты Саранной. В эти обильные ягодные места мы, пацаны, обычно бегали за голубикой, жутко вкусной жимолостью, брусникой и шикшей в пору их созревания в августе и сентябре, и если в такие дни выпадали стрельбы, то непременно натыкались на матросов из оцепления, которые нас не пускали, конечно, в самые злачные, по нашему мнению, места, потому что именно туда падали болванки учебных снарядов.

С этой девочкой мы сидели за одной партой. Звали её Валей. Она была старше меня примерно на год, видимо, уже ходила в школу там, в Ленинграде, но во время блокады учёбу пришлось прервать. Ещё она отличалась какой-то нездоровой полнотой и такой же неестественной желтизной припухшего округлого лица – очевидно, результат блокадного голода. Несколько раз всего я видел её отца – подтянутого немногословного морского офицера с четырьмя маленькими звёздочками на погонах. Говорили, что он командир этой самой 77-й береговой батареи. Матери её я никогда не видел и сейчас даже думаю, что её или уже не было в живых, или она, может быть, находилась где-то на излечении.

Фамилия у Вали, помню, была Зверева, жила она на квартире самых старых жителей села и в самом старом, но очень добротном, богатом по тем временам доме под крышей из волнистого оцинкованного железа. Хозяином дома был щуплый добрый старичок Филиппыч, который, несмотря на преклонный возраст, всё ещё работал колхозным конюхом, и с ним дружила,