Во рту пустынная сушь, в горле пожарище, и я разлепляю губы, но ни звука не в силах произнести.

– Ну-ну, не дергайся. Вдруг у тебя позвоночник сломан? – все тот же прекрасный голос, и уже кому-то другому, в сторону, громче: – Да мать вашу, где эта долбаная скорая?!

Я хочу попросить у незнакомца еще немного слов – они меня обязательно успокоят, но рот мой онемел. Вместе со слухом, ко мне возвращается и боль, и это убивает. Что происходит? Кто я? Где… Где дядя Валера?! Что с ним?! У меня почти нет сил волноваться о ком-то, когда внутри полыхает личный ад, но я пытаюсь позвать дядю, только ничего не выходит. Он же жив? Жив? Скажите мне, что с ним все хорошо, пожалуйста…

– Господи, бедняжка…

– Такая молоденькая и уже наверняка инвалид.

– Кто-то знает эту девочку?! Надо родителям сообщить…

– Скрипка! Скрипка! Поднимите скрипку.

– Чтоб этому козлу пьяному пусто было! Раскурочил чужую машину и глазом не моргнул.

– Да разойдитесь же вы, а?! Что вам тут, медом намазано?! – а это уже мой незнакомец, и я пытаюсь раскрыть глаза.

Мне нужно его видеть. Я должна понять, кому принадлежит такой голос – он словно музыка ласкает, успокаивает. Сама не понимаю, зачем, но я раскрываю глаза – кое-как, с трудом, но у меня получается – и таращусь сначала в пустое небо, и его чернильная темнота наваливается толстым одеялом. Неужели мне пригрезилось? Неужели нет никакого незнакомца? А потом я вижу глаза. Огромные и добрые, они мне улыбаются, и так тепло становится. Будто бы рядом кто-то, кому не все равно.

– Тихо-тихо, врачи приехали, все будет хорошо.

Это последнее, что я слышу перед тем, как снова провалиться в небытие.

Настоящее время

Арина

– Вот зачем ты это делаешь, а? – Катя, сестра моя, плавно покачивая округлыми бедрами, подходит к большому зеркалу, у которого я изо всех сил пытаюсь навести красоту.

Останавливается за спиной, кладет руки мне на плечи, впивается взглядом в отражение – прямиком в мои глаза. Я снова чувствую себя маленькой девочкой, которая изо всех сил цеплялась за руку сестры, чтобы не упасть, не провалиться в пропасть. Катя – моя опора, человек, рядом с которым могу не притворяться, не скрывать, что творится внутри. Сестра для меня – не просто член семьи, она самый лучший друг, которого послала мне судьба. Единственная, кто смогла выдержать мои нервные срывы после аварии.

Катя собирает мои волосы в пригоршни, пропускает светлые пряди через пальцы, гладит, как делала это в детстве. Родители часто работали в ночные смены, и нам с сестрой приходилось самим о себе заботиться: греть еду, убирать игрушки, читать сказки на ночь. Катя часто придумывала для меня новые миры – у нее удивительный талант творить чудеса из воздуха, сплетать слова в предложения так филигранно, что остается лишь восхищенно ахать. И я засыпала, положив голову ей на плечо, и видела самые лучшие в мире сны, наслаждаясь игрой пальцев в моих волосах. Потом, после аварии, Катя часто ночевала в моей палате и точно так же успокаивала, поглаживая по волосам и рассказывая сказки.

– Кать, отстань, а? – беру со столика карандаш для глаз, кручу его, фокусируя взгляд на остро заточенном кончике. – Просто дай мне накраситься и не морочь голову.

– Ты ведь красивая, ну? – не унимается сестра. – Всегда такой была, такой и останешься. Зачем снова городишь эту занавеску из волос на лице? Не прячься, не надо.

Горько усмехаюсь: я могу сколько угодно соглашаться с ее словами, могу даже верить в них, но внутри все сопротивляется, потому что… Потому что я далеко не так красива, как хочет убедить меня Катя – авария размашистыми жестами оставила следы не только на сердце, но и отпечаталась уродливыми шрамами на лице. Шрамами, которые очень хочется замазать.

– Привыкла, мне так удобнее, – пожимаю плечами, оставляю в покое карандаш, беру в руки баночку с тональным кремом и выдавливаю несколько капель на спонж.

– Их же не видно почти, – Катя наклоняется, кладет подбородок мне на плечо и расплывается в улыбке. – Ты просто загоняешься.

– Тебе нужно проверить зрение, – хмыкаю, – или перестать мне врать. Вот они. Ну? Вот щека, а вот бровь, а вот тут лоб и еще подбородок, губы. А еще шея и грудь…

Гадство, снова сорвалась. Да блин!

– Все-все, Ариша, все… тихо-тихо, – Катя сгребает меня в охапку, хотя чуть ниже меня ростом, фиксирует дрожащее тело в крепких объятиях и слегка покачивается из стороны в сторону. Истерика отступает плавно, словно морской волной ее смывает, и я затихаю.

– Хорошо, что ты у меня есть, Катерина, – улыбаюсь, а из глаз сестры уходит тревога.

Сначала я срывалась так часто, что, казалось, только и делала, что плакала. Жалела ли я себя? Нет, я просто не знала, как мне жить дальше. Спасибо сестре и психологам, сейчас я почти молодец.

– Давай, помогу, – усмехается Катя, усаживает меня на табуретку и, отвернув от зеркала, забирает спонж. Несколько минут, и я уже могу смотреть на свое отражение без содрогания.

– Ты кудесница, знаешь? – говорю и, наклонившись к зеркалу ближе, кручу головой из стороны в сторону. Вроде бы и ничего, вроде бы уже можно показаться людям.

Катя смеется, хлопает в ладоши и выходит из комнаты персонала, напомнив, что до начала смены в нашем с ней баре «Ирландия» остается всего десять минут, и, если я не потороплюсь, ей ничего не останется как выписать мне штраф. Несмотря на то, что она моя единственная и любимая сестра, ко всему она еще и мой начальник. Очень строгий начальник – с ней не забалуешь, потому я в последний раз окидываю свое отражение в зеркале, поправляю воротник форменной футболки и выхожу из крошечной задней комнаты прямо в обеденный зал бара «Ирландия». Бара, ставшего моим спасением, терапией и новым смыслом жизни.

***

Знаете ли вы таких самовлюбленных мужиков, которым даже напрягаться не нужно, а девушки слетаются на их свет, будто мухи на мед? Слишком красивые мужики, неприлично высокомерные, с холодным равнодушным взглядом, в котором читается «эй, детка, покажи, на что ты готова, чтобы быть со мной». Девчонки провожают их восхищенными взглядами, мечтают хотя бы о поцелуе и всерьез сравнивают мужские задницы с орехами.

Мирослав Овчинников.

Именно из такой породы Мирослав Овчинников – новая звезда нашего универа, загадочный молчаливый шатен с волевым подбородком и четким профилем. Его волосы, кажется, вечно треплет ветер, и это делает его… сексуальным.

Да, черт возьми, даже такой сухарь, как я, не смог придумать другого эпитета. А еще у Овчинникова потрясающая фигура, широкие плечи, узкая талия, высокий рост… вот все при нем, а мне почему-то даже смотреть на него тревожно. Будто стоит немного сильнее задержать взгляд и уже никуда не деться. Засосет в воронку, только держись. Упаси господь попасть в его сети. Сначала очарует, потом сплетет вокруг паутину, выжмет все соки, выбросит на обочину жизни, как ненужную тряпочку, и уйдет в закат, гоняя во рту спичку. Встречается ли он с кем-то? Не знаю – я вообще мало что знаю об этом парне, хотя он и учится в моем универе. Говорю же, он мрачный и загадочный, словно тысячу тайн в себе хранит.