Более того, он написал предисловие к книге Белова «Сельские повести», которая вышла в 1971 году в издательстве «Молодая гвардия».

Залыгин, даря мне столичную газету со статьей Белова о состоянии и сбережении русского языка, посоветовал еще прочесть и его книгу «Лад». Когда я сказал, что читал ее, он упрямо заметил, что прочесть один раз маловато, вот он проштудировал ее несколько раз. Тут я припомнил, как в своей книге «Критика. Публицистика» («Современник», 1987 год) Сергей Петрович Залыгин писал об этой книге: «Никогда не думал, что «Лад» Василия Белова так широко читается! Ведь это не роман, не повесть, а всего лишь рассказ о ремеслах и обычаях северной деревни сравнительно недавнего прошлого.

Значит, людям мало знать, какие они сегодня, они хотят знать и помнить, какими они были вчера.

Произведения такого рода не новинки в русской литературе, вспомним, к примеру, сочинения Сергея Васильевича Максимова «Крестьянский быт прежде и теперь», «Край крещеного света», «Год на Севере». Потом, после революции 1917 года, наступил долгий-долгий перерыв, казалось, что традиция исследования русской народности исчезла. Ее возродил Белов, и это – новаторство. Археолог ведь может быть новатором, возрождение исчезнувшей, было, традиции – тоже новаторство.

Русское слово «лад» включает, кажется, и такое понятие, как «гармония», и Белов рисует картину лада людей в общем труде, лада между человеком и природой, душевного лада внутри человека – все это нужно и для нашего современника. А делает он это языком подлинно русским и эмоциональным, значит, и художественным, делает без применения слов новых и модернизированных, но и без архаизмов, языком самым ладным к данному случаю».

После настойчивого залыгинского совета прочитать несколько раз книгу «Лад» я спросил у Белова, а читал ли он книги Сергея Павловича. И услышал в ответ без запинки десяток произведений, которые он не только знал, но и готов был пересказать.

– Помню все его лучшие книги – «Соленую Падь», «Тропами Алтая», «На Иртыше», «Южно-американский вариант», «После бури», «Комиссия».

– Василий Иванович, побойтесь Бога, когда же вы успели прочесть все эти книги?! – искренне высказал я свое недоумение.

– Читать полезные книжки нужно даже тогда, когда нет времени, – сурово заметил Белов. – Залыгина следует всем читать, и читать обязательно.

Потом я передал наш разговор Залыгину. Он добродушно улыбнулся, буркнул себе под нос:

– У меня такое же мнение о его книгах.

– А кого из нынешних писателей, кроме Белова, вы чаще всего рекомендуете читать молодым людям? – задал я провокационный вопрос.

Залыгин без раздумий ответил:

– Шукшина, Распутина и Астафьева.

Через минуту зачем-то добавил:

– Белов и Шукшин, кстати, очень близкие по духу писатели.

Спустя время я нашел в одной из центральных газет отзыв Залыгина о творчестве дорогих ему писателей, где он обосновывал родство Белова и Шукшина. Он писал: «Если спросить: «Кто нынче в русской прозе ближе всего к Шукшину», – я думаю, что не ошибусь, назвав Василия Белова. Есть что-то общее в их интонации, и оба они необычайно внимательны к нынешнему деревенскому жителю. Судя по всему, взгляды их на литературу очень близки, почти совпадают».

Когда я узнал от коллеги-депутата Сергея Бабурина, что Белов разыскивает мою книгу «Расстрелянный парламент», тотчас подарил ее ему. Не прошло и двух недель, как пришел его ответ, шокирующий меня: «Прочел одним духом». Высшей похвалой можно считать слова, что произносятся твоим кумиром, писателем, на чьих книгах ты учился и писать, и любить Родину.

В книге есть глава «Зверье из омона», в ней рассказ о том, как я вместе с Беловым попал возле окруженного колючей проволокой парламента под дубинки омоновцев. Нас перестали бить только после того, как я крикнул рядом стоящему подполковнику: «Здесь русский писатель Белов, наша классика, гордость русской литературы… Что вы делаете? Не трожьте его!». Подполковник узнал Белова и сконфузился.

Предисловие к книге «Расстрелянный парламент написал мой единомышленник, коллега – депутат Государственной Думы, олимпийский чемпион, многократный чемпион мира, писатель Юрий Власов: «Это наиболее полная книга, написанная на фундаментальном, фактологическом материале, вбирающая в себя не только дневниковые и репортажные записи автора, но и множество документов, свидетельств очевидцев и участников защиты Верховного Совета. Я считаю за честь работать в Государственной Думе с Анатолием Грешневиковым».

Вскоре я узнал, что подаренную книгу «Расстрелянный парламент» Белов переподарил-вручил Солженицыну, узнал об этом от самого Александра Солженицына.

Гибель русских солдат-мальчишек в Чечне, где Россия дала бой международному терроризму и сепаратизму, вызывала в душе Белова нескрываемую боль. Я успокаивал его, как мог, пытался отвлечь, давал ему книги и журналы, а он ни на минуту не упускал чеченскую тему из виду, продолжал страдать. Его просьбу публиковать фамилии погибших в Чечне я передал в парламентский комитет по средствам массовой информации. В некоторых газетах стали появляться подобные сведения.

Про конфликт писателя с журналом «Наш современник», где он был членом редколлегии и где публиковался в любое время и в любом объеме, я знал от него самого. По сути, это и не был конфликт. Просто Белов требовал от редактора журнала Станислава Куняева прекратить публиковать ложные данные о самоубийстве Есенина. В отличие от литератора Юрия Прокушева, сделавшего на имени Есенина десяток книг и считающего великого поэта самоубийцей, сам Белов уверен был в том, что Есенина убили.

7 ноября 1995 года Василий Иванович послал Куняеву письмо, в котором и обозначил свой протест, вызванный публикацией журнала (№ 10,1995 г.) статьи Ю. Прокушева «По пути поэта»: «Дорогой Стасик! Скорблю по поводу смерти Александра Викторовича Михайлова (так получилось, что узнал о ней только сейчас). Это был светлый русский ум, а не то, что у Прокушева (которого ты печатаешь без ведома членов редколлегии. Впрочем, не один Прокушев считает Есенина самоубийцей. (Если ты услышишь когда-либо о том, что я покончил с собой, – не верь!) Многие считают.

Вот и вы с сыном Сергеем не сказали прямо о том, что Есенин был убит, хотя только из одного вашего текста вполне ясно, что он был убит… Клевета не развеяна!

Впредь, если будешь публиковать сторонников клеветы (таких, как Прокушев), сними мою фамилию.

Независимо от этого, я хочу выйти из редколлегии. Меня останавливает одно: угроза неверной трактовки этого поступка моими единомышленниками. А так… – что от меня толку? Торчать в каждом номере не очень-то приятно.

Извини, брат. Но я «не могу иначе», как поется в бездарной песенке. Сейчас еду в Минск. В середине ноября зайду. Пока! Белов».

Конечно, из редколлегии Белов не вышел, работал в ней до последнего дня своей жизни. А редактора Станислава Куняева он не просто уважал,