путается, сложить дважды два не получается, не говоря уже о том, чтобы изречь что-то умное.

Запускаю пальцы в волосы и силой тяну их вниз.

— Какого хрена — что? — пытаюсь не позволить ворваться эмоциям в голос, держа его тихим и спокойным. — В принципе существую или имела глупость находиться в одном помещении с тем, кого Егор снова может избить?

Рим устало переводит дыхание, прикрывая на мгновение глаза. Он тоже испытывает сочувствие к этому бедолаге, чьё тело сейчас превращается в фарш, но статус большого и злостного парня никогда не позволит признать этого вслух.

— Он взбесится ещё сильнее, когда увидит… — Рим вздыхает, проводя рукой по лицу, и хочет добавить что-то ещё, когда внезапно на моё плечо падает ремешок потерянной в драке сумки.

Голубые бездонные глаза, в которых могло бы уместиться небо, взирают диким, необузданным взглядом. Кай дышит прерывисто, каждый вздох тяжело вздымает его грудь, облачённую в некогда идеально белую футболку, которую сейчас усыпает множество брызгов крови. Меня мутит, основание желудка точно кто-то сжимает до боли, грозя разорвать пищевод, но плотно стиснутые губы не дают отвращению отразиться ни на одной черте лица. Не сейчас, если меня вырвет Каю или Риму на обувь, боюсь пострадает кто-то ещё, случайно попавшись под раздачу.

На последствия драки даже смотреть не могу, у меня не хватает храбрости вновь увидеть, как из-за меня кто-то страдает.

Лучше бы он просто убил меня, чем заставлял постоянно проходить через одно и то же.

Почему он это делает, я больше не пытаюсь понять. Ответ прост — потому что он это может. Потому что однажды я стала причиной его разрушенной жизни, когда он встал на мою защиту. Теперь я расплачиваюсь каждый день, начиная с того самого утра, когда поняла, что Егор забрал у меня не только девственность, но и разбил сердце, сделав вид, что между нами никогда ничего не было.

Обнимаю себя крепче за талию, наша троица выглядит со стороны странным образом, все стоят и молчат, не отводя друг от друга напряжённых взглядов. Тем временем тишина пропитывает воздух, делая его душным и тесным. Кай не выдерживает первым, но вместо слов просто поддевает пальцами футболку, тут же снимая её через голову. В следующую секунду бело-красная тряпка унизительно ударяется об мою грудь.

— Вытри кровь с лица и иди в медпункт, — бросает он коротко невообразимо командным голосом.

Но единственное, что мне хочется, это показать ему средний палец.

Не ему давать распоряжения и уж тем более демонстрировать фиктивную заботу, но у меня точно вся сила воли атрофируется под тяжестью его дикого взгляда. Пальцы сами машинально ловят футболку, однако не спешат выполнять его указ. Ненависть в моём взгляде — это единственное, чем я могу ему сейчас отплатить. Пусть и не долго, но хотя бы эти жалкие три секунды я демонстрирую ему, куда бы его послала, не будь мой язык сейчас таким трусливым.

Со всех сторон доносятся восхищённые писки и хлопки, явно поддерживающие внеплановый стриптиз от одного из самых желанных парней универа, и я наконец вспоминаю, где мы стоим.

На меня вновь наваливается стыд в невероятно огромных масштабах. Снова он выставил меня злом в глазах всех парней универа.

Удивительно, да, что за последний год у меня не было отношений? Только идиот захочет ко мне подойти. Ну или новенький, как тот, что пару минут назад усвоил навсегда эту невообразимую ошибку.

Как я усвоила для себя, что в драку никогда не стоит лезть. Как раз тогда, когда кровь впервые капает мне на ключицу, основательно выводя из оцепенения. Как бы ни хотелось, но мне приходится воспользоваться футболкой Егора, чтобы стереть с лица кровь. Но в ту же секунду снова теряюсь, что мне теперь делать с ней? И вновь поднимаю взгляд на своего сводного брата, холодный лёд его глаз, следящих за каждым моим действием, обжигает до мурашек по коже. Егор слишком зол, чтобы думать сейчас о какой-то тряпке. И о том, что стоит посреди заднего двора универа наполовину обнажённым. Футболка ему явно обратно не нужна. Самое время поступить в точности да наоборот.

Но, очевидно, сегодня меня бережёт кто-то свыше, не давая совершить ошибку.

— Что здесь происходит? — требует голос явно кого-то из администрации универа. Потому что тут же звуки толпы рассеиваются, удаляясь во все стороны. — Кайманов?! Римчук?!

К нам спешит мужчина в строгом деловом костюме — Стронский Михаил Сергеевич, заместитель директора института и по совместительству соцработник, отвечающий за все стычки учеников. Мой старый любимый друг, наивно верящий, что его участие может каким-то образом мне помочь.

Кай лениво поворачивается к заместителю, не забыв при этом нацепить на лицо выражение мастерской смеси ехидства и невинности. Рим вновь ругается себе под нос, опуская голову и бурча, что-то вроде «приехали». И только я, как стояла точно облитая грязью, так и продолжаю оставаться неподвижной, изучая взглядом, что творится вокруг.

Новенький пропал, большинство зрителей разошлось на безопасное расстояние, но не слишком далеко, чтобы не упустить возможность понаблюдать.

— Михаил Сергеевич, — приветствует Егор заместителя самым наилюбезнейшим образом, хотя насмешка сочится из каждого звука его голоса. Он показывает на свой обнажённый торс: — Вы тоже желаете насладиться этим зрелищем?

Рядом с нами раздаётся смешок, самые смелые зеваки держатся близко, не желая пропустить очередного представления, разыгрываемое Егором, чтобы потом красоваться рассказами из «первоисточника». Обращаю взгляд на выбитого на мгновение из колеи заместителя, выглядящего так, словно его поймали за чем-то нехорошим. Да, этот метод Егора ещё более грязный, чем все те, что он применяет только ко мне — знать самые отвратительные и низкие слухи, что омрачают репутацию выбранной им жертвы. К Стронскому он тоже нашёл подход, из-за его работы соцработником и помощи парням, оказавшихся в сложных ситуациях, к нему приклеилась репутация «любителя молодых мальчиков». Конечно, это не так. По крайней мере, я на это надеялась, потому что растерянность заместителя выглядит очень натуральной. Он прочищает горло и переводит взгляд на меня, тут же становящийся обеспокоенным.

— Эвелина, — не вопрос и не утверждение, едва ли не мольба срочно рассказать, что случилось.

Его адамово яблоко движется, пока он в напряжении ждёт, продолжая взирать этим взглядом. Он снова наивно надеется, что может помочь. Мой же метод избегания подробностей — просто молчание. Кай и так натянут словно готовая выстрелить тетива, и я не хотела бы, чтобы страдал ещё и заместитель.

Ко мне на помощь приходит Рим, как всегда вовремя включающий режим безнадёжного весельчака.

— Ох,