Она вдруг спросила:

– А другие жидкости вы тоже наблюдали?

– Какие жидкости? – спросил он, хотя вопрос был ясен и обеспокоил его.

– Кровь, Кордери.

Былое знакомство с ним научило ее уважать его ум, и сейчас Эдмунд почти жалел об этом.

– Кровь очень быстро свешивается, – сказал он. – Я не могу взять хорошую пробу. Для этого нужна большая сноровка, чем у меня. Но Ноэл сделал рисунки многих проб, которые мы изучали. Не хотите ли взглянуть?

Она была согласна изменить тему разговора, придвинулась к Ноэлу и стала рассматривать рисунки, иногда поглядывая на юношу и хваля его работу.

Эдмунд наблюдал за всем этим, вспоминая, как когда-то действовали на него ее капризы, как стремился угадать все ее желания. От одного из ее взглядов на Ноэла у Кордери внутри похолодело, он сам не знал, чего здесь больше – беспокойства за сына или ревности.

– Могу я показать их князю? – спросила вампирша, обращаясь не столько к Кордери, сколько к его сыну. Тот в замешательстве кивнул. Она выбрала несколько рисунков, свернула их в трубку и встала, глядя Эдмунду в лицо.

– Двор заинтересован в приборе, – сказала она. – Мы подумаем, нужны ли вам еще помощники, а пока вы можете заниматься обычным делом. Я пришлю за прибором, чтобы князь мог его осмотреть. Ваш сын хорошо рисует и будет поощрен. Приходите ко мне в следующий понедельник, в семь вечера. Мы поужинаем.

Эдмунд поклоном показал, что согласен: конечно, это был приказ, а не приглашение. Прошел вперед, открыл дверь, леди Кармилла вышла. Ее лицо было непроницаемым.

После ухода Кармиллы будто какая-то пружина распрямилась, освободив его. Он подумал, что его жизнь была в опасности, но эта мысль не взволновала.

«Это даже не мое изобретение, – думал он сердито. – После многих лет тщательных поисков, стремления раскрыть их секрет меня даже не считают опасным?

Хотя у меня и есть прибор, но это же не я его придумал! Или они смотрят теперь иначе на наши ранние попытки, на магию Эрла Нортумберлендского и решили следить за всеми друзьями Фрэнсиса Бэкона?»

Ноэл тщательно раскладывал по местам показанные пробы. Он так делал уже на протяжении нескольких недель, с тех пор как начал помогать Эдмунду в работе. Как сказала Кармилла, Ноэл был очень похож на отца, хотя не сравнялся с ним ни ростом, ни пытливостью и изобретательностью, которые выделяли Эдмунда среди других.

«Увы, – подумал Эдмунд, – я надеялся, что однажды я раскрою тебе причину моих поисков. Но сейчас, вероятно, мне придется отправить тебя подальше и доверить другому попечителю».

Вслух он произнес:

– Будь осторожен, сын. Стекло хрупко, его края остры: можно пораниться, если будешь неловким.

Опустились вечерние сумерки, Эдмунд зажег свечу на полке, сел, глядя на дрожащее пламя. Затем открыл книгу Антонио Нери «Арте Витрариа», рассказавшую Европе о тайнах венецианских мастеров стекольных дел, но не мог вдуматься в текст. Отложив книгу, наполнил бокал темным вином и не заметил, как вошел Ноэл. Когда юноша поставил рядом кресло и сел, Эдмунд протянул ему штоф. Ноэл взял, явно удивившись, нашел бокал, наполнил его и аккуратно отпил.

– Как, я уже достаточно большой, чтобы пить с тобой вино? – спросил Ноэл с легкой горечью в голосе.

– Ты достаточно большой, – заверил Эдмунд нарочито ласково. – Не злоупотребляй только и не пей в одиночестве, советую тебе как отец.

Ноэл потянулся через стол, чтобы дотронуться до микроскопа тонкими пальцами. Нечасто приходилось слышать отеческие советы. Эдмунд считал необходимым держать его подальше от опасных мыслей и неверных поступков.

– Чего ты опасаешься? – спросил Ноэл, подражая тону отца, стараясь говорить не как ребенок с отцом, а на равных.

Эдмунд вздохнул:

– Я думаю, что ты и для этого достаточно взрослый.

– Наверно, ты должен мне сказать.

Эдмунд взглянул на сверкающий медью прибор:

– Мне кажется, что такой прибор следовало держать в тайне, хотя бы на время. Один сметливый мастер, итальянец, как я осмелюсь предположить, желая ублажить вампиров – мужчин и женщин, – выставил свое изобретение – гордый как петух, – чтобы услышать их аплодисменты. Конечно, эту штуку рано или поздно все равно бы открыли. Такой секрет нельзя хранить долго, тем более что все эти линзы сейчас вошли в моду.

– Ты будешь рад очкам, когда глаза начнут слабеть, – сказал Ноэл. – В любом случае не вижу зла в новой забаве.

Эдмунд улыбнулся.

– Новые забавы, – хмыкнул он. – Часы для определения времени, жернова для перемалывания пшеницы, линзы для усиления зрения. Токарные станки – вытачивать винты, монетные прессы – чеканить богатство империи. Все делают простые ремесленники, чтобы ублажить хозяев. Кажется, нам удалось убедить вампиров, каким умным может быть человек и сколько еще можно узнать кроме того, что написано в мифах Греции и Рима.

– Ты думаешь, что вампиры начинают страшиться нас?

Эдмунд плеснул вина из штофа и протянул сыну опять.

– Они поддерживали науку, потому что считали ее простым развлечением, отвлекающим нашу энергию от обид и мятежных мыслей. Они не подозревали о плодах, которые стали собирать наши ученые. Великие перемены преображают мир, перемены, выкованные искусством и изобретательностью. Но империя бессмертных любит постоянство. Вампиры не верят в новое, как только оно выходит за рамки простой новинки. Да, это точно, вампиры начинают нервничать.

– Но простые смертные, беззащитные перед болью, болезнями и ранами, никогда не смогут угрожать их царству.

– Их правление покоится на страхе и предрассудках, – спокойно сказал Эдмунд. – Конечно, они долгожители и лишь немного страдают от болезней, смертельных для нас, у них есть волшебные силы восстановления. Но они не неуязвимы. Их империя более ненадежна, чем они рискуют признать. После сотен лет борьбы вампирам не удалось навязать свое господство магометанам.

Ужас, на котором держится их правление в Галлии и Валахии, основан на невежестве. Высокомерие наших князей и рыцарей скрывает глубокий страх перед тем, что может случиться, если простые смертные освободятся от боязни перед вампирами. Им не так просто умереть, но смерти от этого они боятся не меньше.

– В Галлии и Валахии случались восстания против вампиров, но всегда терпели поражение.

Эдмунд кивнул.

– Но в Большой Нормандии три миллиона обычных людей и меньше пяти тысяч вампиров, – сказал он. – Во всей Галлии не больше сорока тысяч вампиров, в Валахии не больше. Я не знаю, сколько их может быть в Китае, или в Индии, или в сердце Африки за исламскими странами, но и там обычных людей должно быть значительно больше, чем вампиров. Если смертные будут видеть в своих хозяевах не полубогов или дьяволов, а просто более крепко сбитые существа, империя вампиров станет хрупкой. Вампиры утверждают, что сотни лет жизни дают им ум, недостижимый для смертных, но в это верится все меньше. В этом мире почти все сделали руки простых смертных: голландские суда и ткацкие станки, нормандские пушки и стекло. Наше искусство механики превосходит их магическую силу, и они знают это.