– Хватит, развели мелодраму! Лети к своей ненаглядной и передавай привет от меня!

Стелла вернулась за свой стол и уткнулась в монитор, давая понять, что разговор окончен. Митя ощутил легкое разочарование – ему нравилось разговаривать с помощницей, и он знал, что будет скучать по ней в отпуске. Около трех лет они практически ни на день не расставались, не считая выходных.

– Передам, – ответил Митя и направился к двери, – обязательно.

Стелла права: сколько можно прощаться, не на войну же он уходит. Ерунда какая, право слово.

– Не вздумай привезти мне дурацкую ракушку или магнит! Сделай милость, выбери что-нибудь оригинальное, – раздалось вслед.

Митя рассмеялся и пообещал проявить фантазию.

Уже выйдя в коридор, прежде чем закрыть за собой дверь, он еще раз оглядел просторный, такой родной офис «Мителины» – место, ставшее за последние годы вторым домом. Да что там, уж если честно, порой здесь ему было куда уютнее и спокойнее, чем дома.

Митя отогнал эту мысль, улыбнулся на прощание Стелле и решительно закрыл дверь.

Он заходил в лифт, когда зазвонил телефон. На экране высветилось – «дом». Лина пользовалась сотовым только в случае крайней необходимости: вычитала в каком-то журнале, что мобильники провоцируют рак мозга, и теперь смотрела на аппарат с неприязнью, как на опасное живое существо.

– Привет, Ангелёнок! – сказал Митя.

– Митюша! – Лина всегда приветствовала мужа удивленно-радостным тоном, будто никак не ожидала, что он ответит. – Только что звонила тебе на работу, а Стелла сказала, ты уже ушел.

– Совершенно правильно сказала. Скоро буду. Ты вещи уложила?

– Да, но… Вообще-то… По-моему, нужных вещей так много, что…

– Все с тобой ясно, – усмехнулся Митя.

Он готов голову дать на отсечение, что жена попросту позабыла про багаж, спохватилась лишь пару минут назад и сейчас пытается сообразить, что засунуть в чемодан.

– Приеду, разберемся, – пообещал Митя.

Оторванность Лины от мира поражала. Она могла отправиться в магазин за молоком и притащить полную сумку разных продуктов, за исключением молока. Могла выйти из дому и через час вернуться, потому что забыла, куда и зачем пошла.

Ангелина постоянно оставляла на кассе сдачу, теряла ключи, кошельки, зонты и перчатки. На ней не жили часы и украшения: она носила их не дольше месяца, а потом часы останавливались, замочки сережек ломались, звенья цепочек рвались, кольца слетали с пальцев.

Готовить его жена научилась совсем недавно – и теперь Митя учился есть то, что она пыталась сварить, потушить или пожарить. Самое парадоксальное заключалось в том, что иногда это бывали обалденно вкусные блюда, а иногда несусветная гадость. Просто Ангелина могла решить, что в мясное рагу непременно стоит добавить ананас, а в пирог с яблоками – тертый сыр.

Ко всем странностям жены Митя относился с полным пониманием, не раздражаясь и ничему не удивляясь. Он осознавал, что ему выпала редкая миссия – жить с гением. Ангелина была художницей, и он точно знал, что никто из современных живописцев не может сравниться с нею силой таланта. Хотя похвастаться широкой известностью Лина пока не могла, Митя был убежден, что все еще впереди.

То, что Ангелина обладает огромным, удивительным даром, он понял давно, впервые увидев ее картины, когда они оба были еще студентами. Она писала так глубоко и верно, что Митя буквально кожей ощущал ее талант, преклонялся перед отчетливой жизненностью манеры. Он благоговел перед Линой и считал своим долгом оберегать ее от внешнего мира. То, что образы, рождающиеся в голове у жены, не могли ужиться с уборкой, кастрюлями и обеденным меню, Митя находил вполне естественным.

Он решил поехать отдыхать главным образом из-за Лины. Сам не был в отпуске три года, но абсолютно не печалился по этому поводу, с головой погрузившись в работу, которая приносила удовольствие, а в последнее время еще и хороший доход.

Но Лине, судя по всему, требовалась смена обстановки. В последнее время она стала вести себя еще более непредсказуемо и странно, чем обычно. Митя полагал, что все дело в кризисе, который время от времени случается у всех творческих людей.

Возвращаясь с работы, он видел, что мусорное ведро до краев наполнено скомканными листками – Лина делала зарисовки, потом безжалостно рвала на клочки и выбрасывала их. Судя по количеству выброшенного, у нее не получалось сделать того, что она задумала.

Однажды вечером Митя обнаружил жену в комнате, которая служила им обоим рабочим кабинетом. Они купили квартиру вскоре после смерти Митиной мамы, и риелтор, показывая помещение, называла эту комнату детской. Однако детей у них до сих пор не было. Когда Митю спрашивали, почему они не спешат обзаводиться наследниками, он обычно отшучивался, отвечал, что пока не готов к такому шагу. У него, дескать, бизнес, у Лины – творчество.

Но, по правде говоря, эта тема тревожила его сильнее, чем он готов был признаться. Митя всегда считал, что в счастливой семье непременно должны быть дети, и знал, что сам давно созрел для отцовства. А вот Лина…

Как-то раз он заговорил с ней об этом, и ее реакция оказалась неожиданной. Ангелина смешалась, покраснела, казалось, она вот-вот расплачется. Митя почувствовал, что разговор не просто расстроил ее, но и испугал. Он поспешил успокоить жену и не стал расспрашивать о причинах такого поведения, решив про себя, что у Лины, видимо, проблемы по женской части, о которых она не хочет говорить. Или же она просто боится, что не справится с ролью матери, не сумеет позаботиться о маленьком человечке.

Позже Митя несколько раз собирался вернуться к разговору о детях, однако постоянно откладывал, сознавая, что беседа получится тяжелой. Конечно, рано или поздно им придется откровенно поговорить обо всем, но пока Митя убеждал себя, что время еще не пришло.

В общем, детская, став кабинетом, так им и оставалась.

Несколько дней назад Митя вернулся с работы, но Лина не вышла, как обычно, ему навстречу. Он застал жену в кабинете, сидящей на стуле возле окна. По всей комнате были разбросаны листы бумаги, вырванные из книг и альбомов страницы.

На улице шел сильный ливень, но окно было распахнуто настежь. Вода заливала подоконник, и даже пол был мокрым. Пахло свежестью и влагой, в комнате было холодно, порывы ветра трепали легкие занавески, намокшие от дождя. Бумаги, карандаши, кисти, лежащие на широком подоконнике, пропитались водой. Наброски были безнадежно испорчены, но Лина ничего этого, по-видимому, не замечала. Уставившись безжизненным взглядом куда-то вдаль, она не видела мужа, не слышала, как он зовет ее.

Митя подбежал к окну и захлопнул его. Шум дождя сделался приглушенным и далеким. Он присел возле жены, взял ее за руку. Ладонь Лины была ледяная. Сколько она просидела вот так, возле окна, глядя в никуда?

– Ангелёнок, – тихонько позвал он, – ты меня слышишь?