— Почему вы все тут такие? Вы принимаете смерть, как будто она часть вашей жизни. Почему?

— Все просто, друг мой. Зачем бежать от того, что все равно тебя настигнет? Разве есть в этом какой-то смысл?

Разумов опять встал с кровати и направился к двери. Потянув за ручку он открыл себе путь в коридор.

— Мне нужно на воздух, прошу меня извинить.

— Не стоит беспокоиться, новые люди часто не понимают тонкостей нашего города и его жителей.

Мужчина посмотрел на француза и выскочил в коридор.

Разговор 4

Коридор отеля заливал желтый свет тусклых ламп. На полу лежал красный старый ковер, а стены украшали картины в деревянных рамках. Разумов шел по длинному коридору и пытался вникнуть во все эти размышления по поводу жнецов и судного дня. Вдруг на встречу ему вышел полный человек в строгом костюме и лакированных туфлях. Они чуть было не столкнулись, а если бы все-таки это произошло, то Разумов наверное бы отлетел в конец коридора под натиском массы своего противника.

— Ох, извините, извините, я чуть было не сбил вас с ног! Простите, ради бога, простите!

Мужчина выставил руки вперед, осматривая Разумова. Сам мужчина был невысоким, с седыми волосами и жидкими усами. Глаза его закрывали очки с тоненькой оправой и толстыми стеклами.

— Ничего, обошлось, все нормально!

— Вы тут новый, наверное? Я вас раньше не видел.

Незнакомец протянул руку:

— Массалов Григорий Григорьевич, местный депутат.

— Разумов, Андрей Разумов.

Они обменялись любезностями, а после Массалов достал из кармана пиджака пачку сигарет, вытащил одну и сунул в рот. Жестом предложил Разумову.

— Не курю, спасибо.

— Это вы зря, конечно. Сегодня все курят, даже некурящие. «Конец» же близко, надо накурится вдоволь, потом уже не сможем.

— Вы тоже переживаете уже не первый «Конец», я полагаю.

— Да, верно, уже тринадцатый. Но сегодня какой-то особый день.

— Что вы имеете ввиду?

Разумов посмотрел на курящего собеседника.

— Умру я сегодня, Андрюха, умру. Чувствую это. Придет жнец по мою душу, точно придет, зараза. Чую придет.

— Вы боитесь?

— Конечно, конечно боюсь. А как иначе? Можно было привыкнуть уж за тринадцать-то лет, согласен, но предчувствие смерти играет злую шутку с моим разумом. Принял я уже известие о скорой кончине, но все равно боюсь чего-то. Страх из сердца не выбить, он там глубоко засел.

— Я говорил до этого с людьми, но они абсолютно спокойны. Говорят, что если судьба так решила — значит так тому и быть.

— Врут всё, врут. Никто не может быть спокоен в судный день. Скрывают просто, чтобы тебя не пугать. Через несколько часов будут вжиматься в кресло и молиться, чтобы дверь не распахнулась и не зашел жнец, вот увидишь.

— Это все так странно.

— А по-другому у нас не бывает. Точно сигарету не хочешь, а то я пойду скоро, дела есть на седьмом этаже.

— Нет, спасибо. Воздержусь.

— Ну, как знаешь. Бывай, если что заходи, я в 715 осяду, там смерть приму.

Массалов похлопал Разумова по плечу и поспешил скрыться на лестнице.

Разговор 5

— Жнеца! Я видел на улице жнеца!

На Разумова налетел мужчина, выбежавший из номера отеля. Он вцепился в него и, широко раскрыв рот, закричал:

— Жнецы! Они готовятся к «Концу», мы все выбраны, мы все умрем! Времени мало, мы обречены!

Разумов попытался успокоить внезапно появившегося собеседника:

— До прихода жнецов, как я понимаю, еще около двух часов, успокойтесь.

— Успокойтесь? Успокойтесь? Вы что, сумасшедший? Вообще смерти не боитесь? Жнецы заберут всех, вас в первую очередь, потому что вы не верите в их силу. Не верите и смеётесь!

— Прошу вас, остыньте. Я не говорил, что не верю в жнецов и «Конец», просто я не местный, и не совсем понимаю, что у вас здесь творится.

— А, ну конечно, не местный, приезжий. Как же я сразу не понял, ты ничем мне не поможешь. Не местных они редко трогают, такие как вы им не нужны, не интересны.

— В каком плане «не интересны»?

— Да что с вас возьмешь? Культуры не знаете, традиций и принципов тоже. Понаехали из столиц и заполняете город. А он и так уже по швам трещит, перезаполнение. Вот жнецы и приходят. Из-за таких вот туристов. Ну ничего, ничего. Отсюда ты уже не уедешь, никогда больше не уедешь.

— Простите, но мой город за несколько тысяч километров отсюда, и я через несколько дней планирую туда вернутся.

— Нет, никто отсюда не уезжает, тут будто магнит. Он к себе тянет, и все тут. Нельзя просто взять и уехать, не пустит город тебя. Ты в западне. Если переживешь сегодняшнюю ночь — то придется жить еще миллион таких же.

— Но, вы же сказали, что нездешних не трогают?

— А кто их теперь знает. Может, начнут. Я не судья им, мое дело — ждать своей участи.

— Простите, мне нужно вернутся в номер, с вашего позволения.

— Да, конечно, беги, прячься. Нездешних не трогают, но могут начать, берегись.

Разумов уже не слышал, что говорил ему таинственный собеседник, он приближался к своему номеру.

Разговор 6

Вернувшись в номер, Разумов обнаружил, что француза там нет. Он прошел внутрь и сел на свою кровать. Начал монолог с самим собой:

— Абсурд. Такой абсурд. Одни люди боятся смерти, другие воспринимают ее как факт, мирятся с ней. Еще и этот «Конец», жнецы. Что вообще происходит в этом городе? Почему я не смогу отсюда уехать, что это вообще за странности?

В дверь номера постучали. Разумов встал и замер:

— Неужели жнецы? Так рано? Меня? Нездешнего?

В голове проносились все речи собеседников, которых он встречал сегодня. В душе боролись страх и смирение: так должно произойти, нельзя бежать от судьбы, но страшно мне, страшно умирать, не готов я.

В дверь еще раз постучали.

Наконец, выдохнув, Разумов произнес:

— Входите, открыто.

Дверь распахнулась, и он увидел хрупкую миниатюрную девушку, одетую в кремовое пальто и вязаную шапку. Разумову стало легче, дыхание восстановилось.

— Андрей Васильевич, можно? Вы писали, что остановитесь здесь, консьержка показала мне ваш номер.

— Да, заходите, заходите, конечно.

Девушка распахнула дверь до конца и прошла внутрь. Села на противоположную кровать.

— Итак, я вас слушаю, о какой именно проблеме вы хотите поговорить?

— Понимаете, доктор, я вдова. Я потеряла мужа три года назад, в один из судных дней. Жнец посетил наш дом, но забрал только моего Костю. А через два года, в