поделать… ну, я запрягаю чертова коня и иду боронить… ласково гладить сохою нежную русскую землю… за нею тоже нужен уход: надо ее плужком причесать, кабачки посадить, забить поросёнка…

— Да это ж уже не Русь! Это козлиная земля! Ты в аду пашешь, Лёва!

— Я школу в Поляне открыл… на благотворительность… шоб дети учились добру, не пойму, что ты от меня хочешь?..

— Ладно, все — ничего, успокойся. Я просто все равно пытаюсь тебе донести, что дело не в объёме… хотя как бы — это тоже важная вещь. В этом есть своя логика, традиция… я только одного не могу понять, видишь ли, если у тебя там сразу на первой странице, ну, вот, согласись сам — лошадиный мор, ни какий-то там мировые истины… ну, вот, как, как у тебя на 105-й странице все это появится? Если у тебя в первом слове гиль, как у тебя в 4 тыщи сто первом слове начнётся Платон или Достоевский?

— Ну, вот так, — так! И такое тоже бывает… на меня, бывает, Муза как налетит, и я ее прям обеими руками ловлю! хватаю! этакая, говорю, ты дынька моя хорошая, а ну или с-суда ко мне! Ап! И прям зажимаю ее в жевала!.. Вот, ты скажи мне, Николай Васильевич, как?.. как ты один у нас, среди всех наших мэтров, даже ни разу не был женат. Я этого решительно не понимаю. У меня это просто в мозги, в черепушки не местится!

— Ну, вот так рассудил Господь. Я-то что? Видать, рожей не больно вышел.

— Да, ладно, а, — а, не верю тее… будет брехать! Я тут и не такие хари видел…

— Да что брехать? Это собака брешет. Я тебе говорю: на нос мой посмотри, на шевелюру? Кому такие лохмотья нужны? Барышни любят, этак, чтобы от них как-то отличались. А мне один, я в плаще гулял, какой-то извозчик крикнул, дескать, сударыня! а ну скорей с дороги, лошадь сумашедшая, расшибу!.. он потом ещё со сконя слез, дурниной орать начал. Шапку об землю бьет, каблуком стучит, а лошадь от меня аж в 10 сантиметрах остановилась. Я ему гаарю: но-но, перед тобой дворянская кровь! недотепа! Я просто по сторонам смотрел — я творческая душа. Мне необходимо смотреть на небо. Ну, вроде угомонился, сел и дальше какую-то шишку повёз. В общем, я не такой фигуры, наружи, не знаю ещё чего… поэтому не сложилось.

— Эх, ты просто, Николай Васильевич, не понимаешь. Женщину ее надо, вот как Музу, хватать с двух рук! Как откормленного телёнка! Я однажды видел, как у меня мужик свинью на кухню ловил… так он вот так прямо разбегался и даже прыгал на неё с двух ног!.. вот то-то тогда самая жирная всегда и ловилась, мы из неё молочного поросёнка делали на крещение — красота!

— Шо-то ты совсем не растолстел, пока молочных поросят жрал.

— Это у меня быстрый обмен веществ. Но мы с Соней каждые выходные любили вот так чем-нибудь набиваться. Золотые были времена. У меня сало по бороде текло, прямо жирное, вот так, поросячье сало — я был на небесах! А потом же началось вот это все: дети, пеленки, сосунцы…

— Да а ты их что, грудью кормил что ли.

— Я — нет, но Софа, наверно, кормила.

— Вот же растяпа, да у тебя ж было 13 детей! Ешкин ты черт — 13! А у неё ж грудей-то только две! откуда ещё взять 11!

— Ну они ж не в один раз все… 13. По очереди…

— Да на кой тебе ляд так много?!

— ………..Я любил детей.

— Вот же таракан, а! Мохнатый паразит…

— Что тебе ещё во мне не нравится, давай сразу говори.

— Ну, хотя бы фамилия — Толстой! Так и хочется сказать Толстый! Ха!

— Но ведь я не толстый.

— У тебя нос толстый.

— Окей. Ещё что?

— Рожа.

— С ней-то что не так?

— Корявая какая-то, цыплячья рожа.

— Зато у меня тёплая душа.

— Ну уж нет — это даже Лермонтов знал, черта с два. Ты читал героя нашего времени?

— Да какого времени!? У меня тут даже времени нет! Нет ни места, ни календаря! Я даже не знаю, где я нахожусь! Сколько ты будешь ещё со мною так говорить?! Я еле держусь, чтобы не разрыдаться! Сколько ты будешь ещё меня унижать!.. я — обычный человек, такой же, как все… Отстань от меня, отойди… ты вообще никакой не Гоголь. Кто ты! Ты зло? Вельзевул? Я знаю — ты живодер душ! Ты мучил меня всю жизнь! Уродовал мое счастие! Что тебе ещё до сих пор нужно от меня?! Уйди! Отпусти мою голову… сил моих больше нет вращаться в твоих кругах, гореть в этом огне… я не умираю!.. я больше не буду, никогда не буду себя жалеть!.. я только хочу: стоп, паузу, мрак на мои веки… какой-нибудь пистолет или ружьё… я выстрелю себя прямо в лицо! Все закончится для меня… я больше никогда не буду принижать Данте…

— Как же ты мог нарожать 13 детей, свинота ты первобытная! И тебе не стыдно, что они помирали ещё в детстве?

— Ды как не стыдно… я а… а я-то тут при чем? Я со слезами на глазах их хоронил… закапывал их рядом друг с дружкой… этак уже успеешь к одному комочку привыкнуть, думаешь, вот, де, он будет жить, расти, как цветок, имя ему дашь… а он возьмёт, раз! — в одну ночь да и засохнет… как ты можешь мне об этом так говорить?!

— И можешь не оправдываться Чеховым. Я недавно на одном сайте узнал, что он даже не русский писатель.

— Врешь, паскуда!.. убью! косой заколю сейчас же!

— Господь свидетель. Честное пионерское.

— Как так?

— Вот смотри, его настоящее имя — Энтони Чехсон, штат Калифорния, Сакраменто, почтовый индекс 95841…

— Не может быть… тогда ещё не было почты!

— Но если он правда американец?.. он там на сайте рядом с Эдгаром По и Меллвилом, и ещё с кем-то…

— А как же тогда Чехов, вот это все… Таганрог?.. Антон?..

— Ну так и что? Мало ли что наплести можно?

— Но погоди, он, когда приезжал… приезжал… значит… говорил совсем без акцента, прямо как русский, собакой божусь!..

— Ну вот так. А Набоков, Бродский?

— Кто это такие вообще?

— Тоже американцы…

— Да как же это так-то?.. одуреть… слушай, а это… как его?.. может, и я… может, я тоже американец! — взмолил он в надежде.

— Не-е, ты — дурак! — ответил Гоголь.

— Да ну тебя,