Нет, он, Оливер, граф Норфолк, не верит во всякие глупости вроде проклятий, чар и колдовства.

К несчастью, печально усмехнулся про себя Оливер, он слишком сильно верит в любовь, найти которую, возможно, так же трудно, как встретиться с настоящим колдовством.

Неужели он принял ее за нищенку? Кэтлин Макдэвид, внучка графини Дамливи, возмущенно уставилась на монетки, которые дал ей Оливер Лейтон. Как он посмел! Как самонадеянны эти мужчины! Нет, как они глупы!

— Извините, но… — Она подняла глаза и осеклась — уже не обращая на нее никакого внимания, граф садился в экипаж.

Проводив его взглядом, Кэтлин почувствовала, что раздражение прошло. Действительно, справедливости ради (а Кэтлин была сама справедливость) следовало признать, что Лейтон не виноват: в сумерках, торопясь к карете, он и впрямь мог принять закутанную в широкий потертый плащ леди за нищенку. Этот плащ Кэтлин надела по настоянию своей бабушки — по семейному преданию, он приносил удачу, а посему вот уже несколько поколений передавался от матери к дочери, от бабушки к внучке. Помимо потертого плаща, ошибочное впечатление графа еще, видимо, сложилось из-за отсутствия обязательного для леди сопровождения в лице суровой компаньонки. Ну раз так, то это означает, что он не идиот, а в сложившихся условиях и этого немало.

Кэтлин подошла к своему экипажу, стоявшему всего в нескольких футах от того места, откуда только что отъехал граф, и, велев кучеру возвращаться в гостиницу, устроилась на сиденье напротив своей тети и предполагаемой компаньонки — леди Ханны Фицгивенс. На самом деле трудно было понять, кто из них кого сопровождает, тем более что по правилам они обе как вдовы уже не нуждались в сопровождении. Ханна все же отправилась вместе с племянницей в Лондон, потому что, как она сама заметила перед отъездом из Шотландии, поездка могла стать «интересным приключением».

— Ну, — вопросительно подняла бровь тетушка, — ты его видела?

— Да, — без энтузиазма ответила Кэтлин.

— И что?

— Я не сказала ему ни слова.

— Ну и ну… — разочарованно протянула Ханна, но в следующее мгновение ее лицо ожило. — Значит, мы едем за ним?

— Нет, конечно, мы возвращаемся в гостиницу. Ты же знаешь, я не собиралась с ним заговаривать.

— Ты хочешь сказать: пока не собиралась…

— Вовсе нет. Для начала его нужно было бы как следует разглядеть. — Молодая женщина пожала плечами с таким видом, словно и на самом деле хотела только этого.

Но они обе знали, что она лукавит. Когда граф остановился возле нее, Кэтлин так и подмывало отбросить предосторожности и представиться, потому что у нее возникло явное ощущение предопределенности их встречи. Чепуха, конечно. Впрочем, как и бесконечные бабушкины предсказания, и ее собственная, недавно обретенная вера в судьбу и силу колдовства. Тем не менее столь неловкая первая встреча могла испортить дело, хотя Кэтлин, если это не касалось напрямую ее интересов, никогда не придавала особого значения приличиям.

Но Оливер Лейтон был знатным английским лордом, с ним с самого начала следовало общаться как подобает. Есть ли способ добиться своей цели, соблюдая приличия? Кэтлин сомневалась. Она вздохнула и откинулась на спинку сиденья. Все с самого начала пошло не так.

— Я думала, у тебя есть его фотография, — заметила Ханна.

— Есть. Но она поражает своей отрешенностью. Видимо, графу пришлось мучительно долго сидеть без движения перед камерой. Разумеется, фотографии в точности передают внешнее сходство, но не улавливают… — Кэтлин на мгновение задумалась, подбирая нужные слова, — человеческой сути, если хочешь. Фотограф может с таким же успехом снимать, допустим, яблоко. Нет, — покачала она головой, — по фотографии нельзя судить о человеке, который дышит, ходит, живет.

— Сегодня ты увидела графа в жизни… — Ханна выдержала многозначительную паузу. О, как раздражала Кэтлин эта ее манера! — И как он? Симпатичный?

Кэтлин не ответила. Симпатичный ли он? Более чем. Но она не могла признаться в этом своей наперснице. Так и не посмев посмотреть графу прямо в глаза, она тем не менее даже в сумерках сумела заметить, что они у него синие. Интересно, они меняются, когда он смеется, сердится иди теряет голову от страсти? Нет, прочь эти мысли и, конечно, ни слова тетушке… А его фотопортрет и впрямь поражал сходством с оригиналом, если не обращать внимания на отсутствие цвета и упрямое выражение лица (обязательный атрибут всех фотографий), что отнюдь не украшало графа. Благодаря снимку Кэтлин узнала бы Норкрофта где угодно.

Правда, волосы у него оказались не такими темными, как на фотографии, — он был скорее шатеном, чем брюнетом. Он оказался высоким, широкоплечим и с решительной походкой. О да, он вполне подойдет.

— Похоже, ты просто выжидала удобного случая, чтобы взглянуть на этого джентльмена, прежде чем выработать тактику поведения, — не унималась Ханна. — Ведь тебе это необходимо, дорогая. Тебе нужен план действий.

— Ты уже говорила об этом, — пробормотала погруженная в свои мысли Кэтлин.

Тетушка всегда отличалась особой верой в необходимость разработки четкого плана, считая, что все беды на земле происходят от плохого планирования. По мнению Ханны, ее первый брак с богатым шотландским лордом стал возможен именно благодаря «разумному планированию». Но что не входило в ее планы, так это страстная любовь к мужу, которая не угасла и после его трагической ранней кончины. За двадцать пять лет, прошедшие после смерти мужа, Ханна имела множество любовников, но так и не нашла больше настоящую любовь. Защищая свою точку зрения, она утверждала, что ее замужество и вдовство — тоже часть божественного плана, но, конечно, не очень удачного.

— Я подумаю, — отозвалась Кэтлин.

— С удовольствием тебе помогу, — предложила Ханна, — приготовлю зелье, сделаю амулет или еще что-нибудь в этом же роде.

— Нет, — твердо произнесла племянница. — На мой взгляд, здесь больше подойдут обычные методы.

— Жаль, — пожала плечами тетушка. — Не понимаю, почему ты так решила. Дело-то в высшей степени необычное.

— Тем не менее я предпочитаю действовать самостоятельно.

Разочарованно хмыкнув, Ханна что-то пробормотала — наверное, как всегда, помянула чрезмерный рационализм племянницы, унаследовавшей эту черту от своих давно ушедших в мир иной родителей. Кэтлин решила не продолжать разговор, грозивший обернуться очередным бессмысленным спором о пользе магии.

Бабушка и тетя всегда увлекались колдовством, но Кэтлин не могла припомнить ни одного случая, когда это увлечение принесло хоть сколько-нибудь значительные практические результаты. Разумеется, обе «колдуньи» были убеждены в действенности каждого собственноручно приготовленного зелья, каждого прочитанного заклинания, но их «успехи» либо оказывались весьма сомнительными, либо объяснялись самыми прозаическими причинами. Как подозревала Кэтлин, старшим родственницам просто нравилось думать, что они совершают мистические обряды, но на самом деле их отношение к колдовству вряд ли можно было назвать серьезным. В конечном счете их вера в свои способности и явилась одной из причин, по которым Кэтлин считала себя единственной практично мыслящей, а значит, и ответственной женщиной в семье.