сладкого»,– я увидел огненную надпись, мелькнувшую у меня перед глазами, усмехнулся: у них всегда было отборное чувство юмора. Вам такое и не снилось, высший пилотаж. Я вышел из кафе на набережную. Поднимался ветер. Чайки судорожно кричали, истерично мечась над волнами. Они всегда паникуют перед битвой. «Господи, хоть бы пронесло»,– быстро подумал я и пошел вдоль берега, неотрывно наблюдая за странным танцем чаек. Несведущему человеку показалось бы, что в их танце был хаос, но мне было понятно, что все движения были выверены до последнего взмаха крыла. Я не любил эти птичьи шифровки. Вечно косячил при их разборе. Но наши, конечно, любили выпендриться и послать что-нибудь этакое. Спасибо, что не рисунок червя на шляпке гриба, например. Тоже, то еще удовольствие. Вспомнил, как открыл портал в глухой северный лес, в самую чащу, да еще и в советские времена. Вышел на дорогу в отглаженном красивом костюме-тройке. Три девчонки на велосипедах лет 12-13ти заверещали от ужаса, когда меня увидели и припустили по дороге. Вечно так глупо прокалываюсь. Мой отглаженный бежевый деловой костюм на фоне леса за 20 км от ближайшей деревни времен СССР смотрелся, конечно, эпично. Эх. Принесло же их туда. Гребаные пионерские велокроссы. Тогда я промучился целый день с комарами на жаре, прежде чем разгадал шифровку. Я провел рукой по лбу и сосредоточился на чайках. Нельзя вечно думать о своих промахах и неудачах: иначе птица везения пролетит мимо тебя и не удостоит даже своим синим пером. На плечо тут же упало маленькое белое перо, даже не перо, а пушинка: а нет, все норм. Я улыбнулся, расшифровка была проста как два пальца об асфальт, она гласила: «Все получится. Иди смело вперед. Мы с тобой». Я вздохнул с явным облегчением, присел на скамейку, щурясь на солнце. Американо булькал в моем желудке, я усмехнулся, вспомнив поговорку врачей: «В вашем кофе крови не обнаружено». «Ну и что»,– упрямо подумал я, -«кто то, может, бухает, или курит или нюхает, а я всего лишь кофеман». Мне показалось, или я явственно расслышал чей-то писк над ухом: «Всего лишь, аххахахаха». Хорошо, хорошо, я признаюсь вам: я был Главным Кофеманом во всем Сочи. Никто в своем уме не будет пить кофе в такую жару, под угрозой получения солнечного, а то и сердечного удара прямо на месте. Я был сделан из железа. Хуже, ребята, я был сделан из стали. Я мог спокойно выглотать шестилитровую кружку кофе на набережной Сочи в +30 градусов жары. Со мной бы ничего не случилось. Ах, вру: я получил бы необычайное удовольствие. Вечно терпящие соседство туристов сочинцы обладали легким характером. Самым легким, какой у них только мог бы быть, есть предположение, что в этом курортном городе по-другому было бы не выжить. Такая прекрасная природа, солнце, море, удовольствия. Колесо искушений вертелось в этом городе быстрее обычного, да что там, оно уже полыхало адским пламенем от такого количества вращений. Там, где больше всего искушений – больше всего темных, а темных я не любил. Впрочем, они отвечали взаимностью. Я еще раз, щурясь, посмотрел на солнце, прислушался к американо: кажется, успокоился, наконец. Не очень то жалую живой американо: пока он уляжется, пока наговорится с моим многострадальным желудком…Но другие мне не нравились. Обычный американо пейте сами, мучаясь и морщась, а я любил живой. Я легко встал, разворачиваясь, вознамерился пройти в пальмовую аллею. У входа увидел бабушку, кормящую кучу, просто кучу голубей: сизых, белых, черных. Вот развлечение. Я бы тоже так хотел окончить свои дни: сильно пожилым, сидя в парке, на солнышке, кормя голубей. Но, судя по обстановке, мне это грозило. Я потер свой лоб – спал опять урывками, в бесславной борьбе с бессонницей. Я знал, что нет ничего лучше, чем получить информацию через сон: усваивается быстро, не вызывает ропота или сомнений. Да, всегда есть риск забыть. Но только не в случае донесений из Штаба – этого уж вы не забудете никогда. Но, честно говоря, этой ночью не задалось. Сколько ни пытался впасть в медитацию и заснуть – ни-хре-на. Бессонница схватила меня своими костлявыми руками за горло и не отпускала. Какая-то сволочь пила мой сон наверняка, высасывала по капле. Плохо то, что в какие-то моменты ты перестаешь сопротивляться этому всему. Силы кончаются и ты думаешь: «Ну ничего, не посплю пары ночей, никакой катастрофы же нет». Но вот приходит беспощадное утро, все белки начинают бешено бежать в своих колесах, а ты не понимаешь, ни кто ты, ни что ты, ни зачем ты. Хреновая белка с хреновым колесом. Стоит лишь собраться вечером в 21 час и мужественно сказать себе: «Я ложусь спать. Завтра меня ждет тяжелый день. Я нужен сам себе выспавшимся и бодрым. Я нужен этому городу. Я нужен этой стране. Я нужен этому миру». А вот! Ты не можешь это сделать просто потому, что вокруг тебя продолжается феерия: мысли крутятся, задачи решаются, тебя тянет не в сон, а сделать себе еще чашечку кофе, да с чем-то вкусненьким, «Оh Mio Dio!»Мысли идут в разнос, серотонин зашкаливает, карусель желаний крутится, фейверки!!! В общем, все как всегда у обычных сов. Зато утром – развалюха, пропеченная солнцем, медленно ползущая в центр города до ближайшего кафе провести реаниматорские действия с помощью первого попавшегося кофе. Высказать все жалобы ему, ему одному. Кофе единственный кто безропотно выслушивает мои жалобы каждое утро на этот мир, так подло и непоправимо захваченный жаворонками. Совы тысячелетиями проклинают вас, а вам все нипочем – каждое утро прыгаете и веселитесь, как заводные обезьянки. По нашему мозгу. И каждый ваш прыжок отдается эхом в нашей бедной, умной, но дико уставшей голове. Я был парнем хоть куда. Но я всегда был совой в мире жаворонков. Я выполз из кафе, жмурясь на беспощадное солнце в своей черной одежде, зажав в руке еще одну доп. батарейку – стакан ледяного фраппучино. Да, по девчачьи, согласен, но доза кофе там была что надо, и было, в общем-то, все равно, чем она там была, каким слоем сливок прикрыта: ударный компонент, мой источник силы там присутствовал, и мне было, собствнно, по фиг, что еще. Дел предстояло немеряно. Мой счетчик лени отсчитал, что я абсолютно бездарно потратил утренние часы (на которые так молятся жаворонки), что дела зависли надо мной как дамоклов меч, готовый в любую секунду ударить, что я лоханулся не по детски. Я засуетился (а это нам запрещено), посмотрел на небо,