в столь никчемном виде буквально убивает! Я проверяла: могу продержаться на ногах час. Мне нужен этот час. Жизненно необходим, как кислород. Но мама и слышать не хочет. Разводит руками и повышает голос:

— Ты стесняешься, что ли?

— Нет, просто не хочу никого расстраивать. Я какая-то… жалкая. А я никогда не была жалкой, мам. Пожалуйста.

— Я сейчас же звоню Льву Захаровичу.

Она достает телефон, набирает номер хирурга и начинает жаловаться. Глаза жжет, я сжимаю зубы, выхватываю костыль и, опираясь на него, шустро ковыляю в сторону общежития. Операция длилась дольше пяти часов — я не могу подвести врача и испортить результат его работы. И так уже всё, что могла, испортила, неудачница.

Глупая травма! Я почти восстановилась и должна была ехать сегодня на соревнования. Качаю головой, запрещая себе думать об этом. Не время.

Захожу в корпус и тут же слышу крики:

— Ива! Там наша Ива!

Кожу покалывает от удовольствия. Родные голоса близких людей. А еще я обожаю запах нашего общежития — жадно вдыхаю его, насыщаясь. Если честно, то дома уснуть не получается. У мамы… словно в гостях.

Девчонки спешат навстречу, и мы обнимаемся. Особенно долго — с Таней и Леной, моими самыми близкими подругами. Да, формально, на соревнованиях, мы соперницы, в последние годы делили первые места и даже ссорились из-за внимания тренера. Но все остальное время — неизменно поддерживали друг друга, как никто в мире.

— Как ты? — спрашивает Лена, когда мы отходим чуть в сторону и остаемся втроем. Смотрит в глаза.

Я с трудом выдерживаю взгляд.

— Нормально. Буду болеть за вас изо всех сил. Первые два места точно наши.

— Могло бы быть три, — говорит Таня. — Вы с Леной делите первые два, потом я. Как всегда.

— Ставят Лизу, но она не сможет. Должна была ехать ты, Ива, — с жаром заявляет Лена. Упрямо, быстро. Словно ее слова что-то могут изменить.

— Да ничего, это не важно. Все мысли о том, как вы выступите. И зря вы про Лизу, я в нее очень верю.

— Жаль, что ты не сможешь поехать хотя бы поболеть!

Улыбаюсь шире. Тренер сказала, что не стоит.

Меньше всего на свете я хочу, чтобы девочки ехали с чувством вины или испытывали ко мне жалость. Зря взяла в поездку маму! Она должна была помочь, а не вести себя так, словно мне пять!

Отставляю злополучный костыль подальше и опираюсь на подоконник.

— Мне значительно лучше. Правда. Скоро восстановлюсь.

— Впервые без тебя. Если честно, я не представляю как… Меня даже тошнило с утра.

Мой рок — излишняя эмоциональность — прорывается даже через обезболивающие. С самого детства я могла заплакать на ровном месте от радости или печали. Сейчас сам бог велел. Слезы катятся по щекам, хотя я продолжаю улыбаться. Забавно, что могу, плача, продолжать делать необходимое. Тренера давно привыкли.

— А ну-ка перестаньте! — встряхиваю подруг. — Вы самые лучшие! Самые-самые! Сильные, смелые, талантливые. Мои девочки! Вы поедете и привезете медали. Кто-то же должен мне их показать, в конце концов!

— Ох, Ива!

Мы обнимаемся втроем крепко-крепко. Потом я провожаю девочек до микроавтобуса. Обнимаюсь с тренерским составом, улыбаюсь.

Меня зовут Иванна Ершова, мне двадцать один год. С шестнадцати лет я в сборной страны и в этом году должна была выступать на Олимпийских играх. Сейчас это под вопросом. Игры через несколько недель, а у меня нога в гипсе.

Четыре месяца назад в моей жизни начался кромешный ад. Травма, и как ее следствие — сорванное выступление. Полный шок и провальное интервью. Мне вкололи что-то очень сильное, разум словно помутился, я не поняла журналистов и сказала не то, что следовало. После чего спонсоры прекратили со мной сотрудничество. Разом. Без объяснения причин и шанса оправдаться. Просто вычеркнули из жизни.

То злополучное интервью и фотографии красовались во всех спортивных изданиях. Я почти восстановилась, но неделю назад, как сказала Алла Теодоровна, доломалась окончательно.

Всё, что могу сделать для команды — это поддержать морально.

Смотрю вслед уезжающему микроавтобусу. Лена и Таня высунулись из окон и машут, а я в ответ. Девочки шлют воздушные поцелуйчики. Я плачу и смеюсь одновременно.

— Ива, я на работу опаздываю, — осторожно просит поспешить мама.

— Да-да, конечно. Идем.

Сжимаю костыль. Представляю, как отбрасываю его и бегу. Бегу быстро-быстро!

Забираюсь в машину, пока еще нашу, и смотрю в окно.

— Тебя в университет?

— Домой.

— Ива, учеба в самом разгаре. Раз ты больше не тренируешься, нужно посещать занятия в полную силу. Уверена, это бы отвлекло тебя. Студенческая жизнь, новые знакомства. Парни! О, я обожала! Единственное, о чем жалею, — что так рано встретила твоего отца. Хотя тогда бы у меня не было тебя. Значит, ни о чем не жалею…

Мама продолжает болтать, стараясь развеселить, и я улыбаюсь, чтобы не расстраивать ее. Выхожу у университета, машу рукой. Едва внедорожник скрывается за поворотом, ковыляю на остановку. Не могу я там находиться. На меня смотрят абсолютно все. Столь активное сочувствие хуже насмешек.

В автобусе достаю наушники и включаю на телефоне запись своего последнего выступления. Прокручиваю его снова. Снова и снова. И снова. И снова.

***

После возвращения Алла Теодоровна приглашает в гости. Оставив костыль у входа, я, выпрямив спину, прохожу в кухню.

Стинг, небольшая собачка породы бишон-фризе, несется навстречу и начинает ластиться. Приседаю и с радостью глажу, сюсюкаясь. Почти не морщусь от стрельнувшей боли.

Алла Теодоровна тем временем готовит чай, накрывает на стол.

Каждый раз при общении с Андреевой переполняет величественный ужас, смешанный с восхищением. До сих пор не знаю, чем я понравилась ей девять лет назад, но после соревнования она пригласила нас с мамой на разговор. Помню этот невероятный трепет и стыд за дешевый купальник, за ошибки, которые допустила.

Алла Теодоровна сказала маме, что я невероятно женственная и грациозная для своего возраста. И что никто из выступающих сегодня не слышал музыку так, как слышала ее я. Андреева предложила переехать в Москву. Дальше была сложная ночь, мы с мамой долго обсуждали, спорили, а утром дали положительный ответ.

Места в общежитии не было, и тренер запросто поселила меня у себя на диване. Безоговорочно поверила в совершенно чужого человека! Благодаря ей мы с мамой имеем всё, что имеем. Алла Теодоровна — совершенство.

Когда я присаживаюсь за стол, она сразу переходит к делу:

— На Олимпийские игры ты не едешь.

Опускаю глаза и вжимаю голову в плечи. Слезы текут ручьем, но тренер не обращает внимания, она привыкла к этой