– Дрезину мне! Срочно!!! – потребовал взбешенный хозяин крохотного железнодорожного княжества. Несколько часов его пинали вышестоящие господа. Но и он в своей небольшой вотчине тоже царь и бог. Он сам во всем разберется и жестоко покарает виновного.

* * *

Стрелки на часах показывали двадцать минут третьего. Начальник станции сыпал проклятиями, представляя, как сразу с размаху въедет кулаком в пьяную харю этому пьянице Мигулько, собьет его с ног и начнет топтать ногами.

«Отведу душу, а после уволю, сволочь! Завтра же выкину его вон. Как паршивого пса», – мстительно говорил себе начальник станции, зная, что у провинившегося обходчика большое семейство, и без прилагающегося к его будке казенного огородика и верного заработка он сразу окажется в бедственном положении.

* * *

На перроне в ожидании дальнейших распоряжений начальства столпились вернувшиеся из недавних поисков рабочие и с ними еще несколько станционных служащих. Прежде чем подчиненные заметили сердитую фигуру шефа, до руководителя долетели обрывки разговора. Одни приняли все всерьез и высказывали разные версии происходящего вплоть до самых фантастических. Другие же посмеивались над явно страдающим белой горячкой обходчиком и опростоволосившимся по его вине начальником.

– Допился мужик. А наш-то, «Зайчик-Степанчик» (этим прозвищем подчиненные за глаза наградили шефа-сладкоежку за привычку всегда иметь в кармане конфеты одноименной марки, а также за отчество Степанович), совсем растерялся. Курьерским носится по станции, сам не свой. Ручки дрожат, глазки бегают, пар из ушей идет, даже конфетки от нервов не помогают.

– Вот теперь всыпет ему начальство. Будет у него задница того же цвета, что и его красная фуражечка. Что ни говори, а пьяница на железной дороге страшнее любой иной напасти.

– Да ты что говоришь, Федул, бог с тобой! – возмущенно отреагировала кассирша. – Мигулько совсем не пьющий. Это же всем известно. Никогда прежде никаких замечаний не имел. Исправный, старательный мужик.

– Пьющий-непьющий, какая теперь разница! – усмехнулся здоровенный детина-монтер. – Надо же начальнику крайнего найти. А крайний у нас всегда стрелочник или путевой обходчик. Вот ему и достанется нынче на орехи. Вон, глядите, и дрезина уже их благородию подана. И поделом! Нечего воду мутить, если мерещится всякая чертовщина.

Услышал это Иван Степанович и передумал ехать: «Успею еще поквитаться с гадиной. А то как увижу его пьяную красную морду, так под горячую руку еще, чего доброго, зашибу до смерти. Отвечай потом. Нет. Нынче дело есть поважней – княжеский поезд надо принять».

С другой стороны, внутренний голос подсказывал Булыкину, что надо бы все-таки съездить, чтобы разобраться во всем на месте. Но уж больно не хотелось в такую мерзопакостную погоду отправляться в путь в открытой дрезине, а единственная, имеющаяся в его распоряжении маневровка [1] сейчас – в преддверии прибытия важного поезда – должна была покинуть основной путь. Таковы были правила. Между тем заморосил дождь. На открытых участках пути задувал пронизывающий до костей ветер. «Не поеду! – после некоторых колебаний принял окончательное решение начальник станции и сразу почувствовал улучшение настроения. – Надо скорее забыть про эту глупую историю. Да и другие вскоре ее забудут, как только княжеский поезд благополучно минует перегон».

* * *

Старый путевой обходчик Игнат Крутилин хорошо знал Василя Мигулько. Обходя дважды в день свою версту, Крутилин часто встречал соседа-будочника. Много лет проработали они бок о бок в этой глуши и стали почти родней друг другу. И бабы их между собой дружили, и детишки. Поэтому Игнат так болезненно воспринял промашку сослуживца. Вместе с путевыми рабочими Крутилин тоже ходил искать злополучные вагоны. При нем дружка крыли последними словами, а наехавший с соседней станции сердитый инженер даже ударил в лицо.

– Видно, кончилась моя служба! – уныло пожаловался товарищу Мигулько, утирая кровь с разбитых губ. – Теперь точно со свету сживут, штрафами замучают. Как подумаю, что перед самими холодами придется уходить от дома, тепла, землицы – в чисто поле, – жить не хочется. Хоть на ближайшей осине вешайся или на рельсы ложись.

Крутилин очень сочувствовал соседу и в то же время не понимал, как у него могла выйти такая досадная осечка. Ведь тот был моложе его на 17 лет и, следовательно, должен был обладать более ясной головой. Но Василь даже после того, как все поиски окончилось ничем, все равно продолжал твердить про какие-то вагоны.

– Как же можно было без доношения, если они, окаянные, на моем околотке как из-под земли выросли! Не сообщи я, потом сказали бы: «Прозевал Мигулько, под суд его, злодея!» Эти лешие, что с чертовыми вагонами были, ведь споймать меня хотели. Только я убег от них и сразу к телефону – тревогу поднимать. А мне за это вместо благодарности кулак в зубы!

* * *

Погруженный в свои мысли, Крутилин мерно шагал привычной дорогой. Перед прохождением важного поезда требовалось еще раз проверить путь.

Это был худой жилистый человек в старой фуражке путейца, в длиннополом дождевике поверх форменного бушлата, в видавших виды, но еще крепких сапогах. Через плечо на длинной лямке у него висела холщовая сумка с бутылкой молока, куском сала, краюхой хлеба. В кармане штанов курево, спички и на случай дождя самодельная зажигалка. Обходчик нес молоток на длинной ручке, пристроив его на правое плечо, как солдат ружье в походе. При себе мастер также имел гаечный ключ. На ремне у него висели сигнальные флаги – зеленый и красный. В особом пенале – комплект петард, которые в случае опасности надлежало класть на шпалы, чтобы, взрываясь, они предупредили локомотивную бригаду об опасности.

В этот предутренний час на землю опустился плотный туман. Даже имея в руках фонарь, разобрать очертания предметов можно было не далее чем за десять шагов. Впрочем, в пределах своего околотка Игнат до трещинки знал каждую шпалу, каждый пикетный столбик, отмеряющий сотню метров железнодорожного пути. Он мог бы с завязанными глазами пройти этот путь туда и обратно, на ощупь проверяя исправность вверенного его заботам казенного имущества. В некотором смысле это была его страховка на случай потери здоровья. Одного знакомого Крутилина, тоже обходчика, работавшего на другой дистанции, уволили со службы в связи с потерей зрения. В одночасье на старости лет тот лишился всего – жалованья, крыши над головой, куска земли. Несчастный подавал руководству дороги ходатайство о выделении ему хотя бы единовременного пособия в размере шестидесяти рублей. Однако из правления дороги пришел отказ: «Никакого закона о назначении пенсий и пособий в подобных случаях не существует». Зная о столь печальной судьбе коллеги, Крутилин решил, что если когда-нибудь ослепнет, попытается как можно дольше скрывать это от начальства. А уж поймать его на плохой работе никому не удастся. Еще никто и ни разу не упрекнул Игната в ненадлежащем исполнении своих служебных обязанностей…

* * *

Время от времени тишину окружающего леса нарушал звонкий металлический стук. Походка у старого обходчика неторопливая, взгляд внимательный, все движения обстоятельные, выверенные. Пройдет немного, остановится, увидев ослабший костыль, которым рельс прибит к шпале, – подобьет несколькими точными ударами молотка. Заметит немного разболтавшийся стык – затянет гайку, насыпь подравняет, водяные трубы осмотрит. Малейшая изменившаяся кривизна рельсов, подозрительная неровность – и обходчик, знающий на своем участке каждую шпалу, каждую потаенную особенность полотна, немедленно опустится на корточки, чтобы досконально изучить подозрительное место.