Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Филип К. Дик – мастер созерцательного воображения, того типа воображения, который не только включает в себя, но и превосходит психологические, политические и моральные исследования, чтобы бросить вызов самим познавательным представлениям, руководящим нашими жизнями. Остается справедливым, как оно и было, когда я писал эту книгу, что существует определенный процент академиков и «мейнстримных» критиков, которые из-за очевидной небрежности стиля многих (хотя и не всех) романов Дика относят их к более низкому разряду, нежели других мастеров ХХ века, таких как Честертон, Кафка, Борхес и Кальвино, так отчетливо напоминающих Дика по самой сути своих интересов. Моим ответом этим критикам будет то, что лучшее из написанного Диком прекрасно укладывается в телевизионный развлекательный ритм нашего времени и что наиболее колоритные и устрашающие из его «иных миров», – что мы видим в таких его романах, как «Стигматы Палмера Элдрича» (1964) и «Убик» (1969), – столь же колоритны и ужасающи, как «Превращение» Кафки. Прага – это вам не Калифорния. Кафка герметичен и эпиграмматичен в стиле Улицы Алхимиков. Дик своенравен и беспорядочен в духе торговых улиц в округе Ориндж. Обе манеры требуют гениальности исполнения.
Одно из традиционных испытаний мастерства писателя-фантаста – это его способность изобретать технологии, идеологии и «предсказать» будущее вроде Жюля Верна, который в XIX веке писал о космическом полете на Луну. В этом отношении большинство (хотя и не все) поклонников научной фантастики сурово принижали оценку творчества Дика при его жизни. Его не считали писателем «твердой» научной фантастики, который хоть что-нибудь знал о физике, биохимии и генетике. Скорее его оценивали как представителя ее «мягкого» поджанра, чьи говорящие машины и правящие политические режимы были выдуманы по стандартам «бульварных» журналов.
И тем не менее, если современные читатели Дика склонны с чем-то согласиться, так это с тем, что его произведения, которые уже несколько десятилетий несут мрачную атмосферу смерти, описывают наши концентрированные, управляемые и раздробленные ежедневные реалии так отчетливо, как будто Дик все еще живет среди нас. Это очевидно: то, чего Дик не знал о науке, он восполнял своим невероятным чутьем на тенденции человеческого сознания и поведения.
Я доверяю ему в этой книге, но даже при этом доверяю ему не полностью. У Дика было, насколько я помню, два взлета воображения, которыми я наслаждался как читатель, но относил это к области чистой игры фантазии. Первым из них было представление о телевизионном «новостном клоуне», наиболее рельефно проявившееся в образе Джима Брискина в «Пороге между мирами» (1964); вторым было создание размером с насекомое, визгливое, внезапное, по имени Теодорус Нитц, благоволящее рекламным агентам, которые в книге «Симулякры» (1964) мучают различных персонажей, шепотом напоминая о таких вещах, как телесный запах: «В любой момент один может оскорбить других, в любой час дня!»
Возвращаясь в 1980-е годы, я чувствовал, что современные общества, с их войнами и кризисами, не потерпят передачу серьезных новостей в откровенно юмористическом духе. Я также был совершенно уверен, что вездесущая, неизбежная реклама не будет служить общественным целям. Конечно, я был совершенно неправ в обоих этих случаях. Успех The Daily Show[3], недавно получившего премию Пибоди[4], сделала Джона Стюарта могущественным и влиятельным «новостным клоуном», к которому обращается обширная аудитория с тем, чтобы узнать ежедневные новости. А повсеместно выскакивающая реклама в Интернете могла бы стать источником гордости и радости для Теодоруса Нитца.
Возможно, это второстепенные подтверждения. А где произведения Дика продемонстрировали предвидение будущего, так это в изображении всевозможных подмен понятий «истины» и «реальности» во имя интересов правительства и бизнеса. Наше беспокойство по отношению к «окружению» можно фактически приложить к любому вопросу, задаваемому в дистопиях Дика. Знакомясь с произведениями Дика, новые поколения обнаруживают пугающие и веселые подтверждения их недоверия ко всем СМИ и их стремления к поискам новых истин в других источниках – даже в тех местах, которые доминирующая культура отвергает как «мусор».
Пусть это издание послужит тому, чтобы представить этим новым поколениям замечательную жизнь замечательного человека.
Без сомнения, есть различие между научной фантастикой и соседствующими – часто близко с ней связанными – жанрами обычной литературы. Она – шлюха, при этом – весьма застенчивая; более того – шлюха с ангельским лицом… Лучшие научно-фантастические романы хотят переместить себя контрабандным путем в Высшую Сферу («мейнстрим»), но в 99,9 процента случаев им этого не удается. Лучшие авторы ведут себя как шизофреники; они хотят – и одновременно не хотят – относиться к (Низшей) Сфере научной фантастики. По этой причине научная фантастика – весьма примечательный феномен. Она приходит из публичного дома, но хочет вломиться во дворец, где хранятся самые возвышенные мысли всей человеческой истории.
…то, что он [писатель-фантаст] хочет изложить на бумаге, отличает его от писателей с другим полем деятельности… Это не сохранившийся ребяческий мир, а лишь только миг, терзающий его; он свободен и рад писать о бесконечности миров…
Если Гераклит прав и «природа любит скрываться», тогда где лучше всего искать великое искусство, как не в халтурном жанре?
Филип к. Дик (1928–1982) остается скрытым сокровищем американской литературы, потому что большая часть его произведений написана в жанре научной фантастики, который почти никогда не привлекает серьезного внимания.
Разве вы можете писать о космических кораблях и быть серьезным? Огромный белый кит[5] являет собой литературный символ, но такого нельзя сказать о грибе-слизевике с Ганимеда, еще и обладающем телепатическими способностями.
Фил Дик использует в качестве подпорок весь хлам научно-фантастического жанра – пришельцы с щупальцами, альтернативные миры и какие-то потрясающие высокотехнологические приспособления, – чтобы ярко продемонстрировать нереальный вымысел, о котором писал этот американский автор ХХ века. В Европе и Японии Фил широко признан как один из наших наиболее оригинальных романистов, и с него сняты ярлыки писателя-фантаста.
Но каким-то образом в его родной стране книги Фила все еще стоят на полках в борделе.