– Да тоже как-то так…

Дойдя до ряда домов сплошной застройки, на которые указал патрульный, они принялись выискивать четвертый номер. Кейт продолжала:

– Меня всегда привлекали серьезные расследования. Я по характеру такая, что мне быстро все надоедает, потому и люблю заковыристые дела, над которыми нужно поломать голову. Кроссворды повышенной сложности, понимаете?

– Еще как понимаю, – согласился Рэй. – Хотя я никогда не умел разгадывать кроссворды.

– Там только приноровиться надо, и начнет получаться, – сообщила Кейт. – Будет время, я вас научу. Вот номер четыре!

Нарядно покрашенная дверь была приоткрыта. Рэй распахнул ее и крикнул в коридор:

– Криминальная полиция! Можно нам войти?

– Проходите в гостиную, – послышался ответ.

Вытерев ноги, детективы прошли по узкому коридору, миновав завешанную одеждой вешалку, под которой аккуратно поставленные детские красные резиновые сапожки соседствовали с парой сапог побольше.

Мать погибшего ребенка сидела на кушетке, не сводя глаз с синего школьного рюкзачка на завязках, лежавшего у нее на коленях.

– Я инспектор полиции Рэй Стивенс. Примите мои соболезнования по поводу случившегося с вашим сыном.

Молодая женщина подняла глаза, так накручивая шнурки на руки, что на коже оставались красные борозды.

– Джейкоб, – сказала она без слез. – Его звали Джейкоб.

Патрульный сержант, примостившийся за кухонным столом, держал блокнот на колене. Рэй видел раньше этого парня в управлении, но как зовут, не знал. Он бросил взгляд на его жетон.

– Брайан, выйди пока с Кейт на кухню и расскажи ей, что удалось узнать. Я хочу задать свидетельнице несколько вопросов, это не займет много времени, а вы пока ей чаю сделайте.

По выражению лица Брайана стало ясно – меньше всего ему хочется заниматься чаем, но он встал и вышел из комнаты вместе с Кейт. Наверняка сейчас пожалуется, как следаки третируют их, простых патрульных. Рэй не стал об этом думать.

– Простите, что приходится вас беспокоить, но нам сейчас очень важно получить как можно больше информации.

Мать Джейкоба кивнула, по-прежнему глядя на рюкзачок.

– Я так понял, номера машины вы не заметили?

– Все случилось очень быстро, – проговорила она, и эти слова словно открыли невидимые шлюзы. – Джейкоб рассказывал о школе, а тут… Я выпустила его руку буквально на секунду… – Она сильнее затянула шнур на запястье. – Так быстро… Машина просто летела…

Она отвечала на вопросы тихо, не выдавая огромного горя, которое не могла не чувствовать. Рэй не любил трогать человека в таком состоянии, но выбора у него не оставалось.

– А кто был за рулем?

– Я не видела.

– Пассажиры в машине были?

– Я внутрь не заглядывала, – это прозвучало монотонно и как-то безжизненно.

– Понятно, – отозвался Рэй. И как прикажете работать, черт побери?

Женщина поглядела на него:

– Вы же его найдете? Того, кто задавил Джейкоба? Найдете? – Ее голос дрогнул, и слова перешли в утробный стон. Несчастная мать согнулась, прижимая к животу школьный рюкзак, и у Рэя все сжалось в груди. Он глубоко вздохнул, справляясь с эмоциями.

– Мы сделаем все возможное, – ответил он, презирая себя за эту избитую фразу.

Из кухни вернулась Кейт, за которой шел Брайан с кружкой чая.

– Ну что, может, я все-таки закончу брать показания? – спросил он.

«Ты имел в виду – прекрати расстраивать мою свидетельницу», – подумал Рэй.

– Пожалуйста. Простите, что помешал. Кейт, мы все узнали?

Девушка кивнула. Она была бледна, и Рэй подумал, уж не расстроил ли ее Брайан. Через год Рэй будет видеть ее насквозь, как остальных своих сотрудников, но пока он ее еще не раскусил. Впрочем, прямолинейности ей было не занимать, в чем Рэй имел случай убедиться: на совещаниях Кейт не боялась высказать свою точку зрения и быстро училась.

Выйдя на улицу, детективы молча пошли к машине.

– Ты в порядке? – зачем-то спросил Рэй. Кейт шла, стиснув зубы, и в ее лице не было ни кровинки.

– В полном, – отозвалась девушка, но голос у нее звучал сипло, и Рэй понял, что она сдерживает слезы.

– Эй, – он неловко приобнял ее за плечо, – ты из-за этого мальчика?

За много лет у инспектора выработался защитный механизм, не позволявший расклеиваться в подобных ситуациях. Свои методы на этот счет имелись у большинства детективов – соленые шутки, звучавшие иногда в столовой, лучше было пропускать мимо ушей, – но Кейт, видимо, еще не привыкла.

Она кивнула и глубоко, прерывисто вздохнула.

– Простите. Обычно я держу себя в руках, я расследовала уже больше десяти наездов со смертельным исходом, но… Господи, всего пять лет! Отец Джейкоба не желал его знать, поэтому мать и сын жили вдвоем. Даже представлять не хочу, каково ей сейчас… – Ее голос сел, и Рэй снова почувствовал в горле ком. Он спасался тем, что сосредотачивался на расследовании – на твердых доказательствах – и не думал о переживаниях участников трагедии. Если все время пережевывать, каково держать на руках своего умирающего ребенка, от такого детектива не будет пользы в первую очередь Джейкобу и его матери. Рэй невольно подумал о своих детях, и его посетило иррациональное желание позвонить домой и проверить, все ли с ними в порядке.

– Простите. – Кейт через силу улыбнулась. – Обещаю, такого больше не повторится.

– Да все нормально, – заверил Рэй. – Каждый через это прошел.

Она приподняла бровь:

– И вы? Простите, шеф, но я не считаю вас чувствительной натурой.

– Всякое случалось. – Рэй коротко сжал ее плечо и убрал руку. Плакать на работе ему не доводилось, но порой он держался из последних сил. – Успокоилась?

– Почти. Спасибо.

На ходу Кейт оглянулась на дорогу, где эксперты еще и не думали заканчивать.

– Какой же ублюдок способен задавить пятилетнего мальчишку и уехать?

Рэй ответил без колебаний:

– Вот это нам и предстоит выяснить.

Я не хочу чая, но принимаю предложенную кружку и опускаю лицо к поднимающемуся пару, пока не становится нестерпимо горячо. Боль щиплет кожу, от нее немеют щеки и жжет глаза. Я борюсь с инстинктивным желанием отодвинуться – мне нужно одеревенеть, утратить всякую чувствительность, чтобы выдержать воспоминания, не тускнеющие ни на миг.

– Принести тебе что-нибудь поесть?

Он стоит надо мной, и я знаю, что должна поднять голову, но я не в силах совладать с собой. Как он может предлагать мне еду и питье, будто ничего не произошло? Изнутри поднимается волна дурноты, и я сглатываю едкий, кислый вкус. Он винит в этом меня. Он не сказал прямо, но ему и не надо, все читается в его глазах. И он прав – это моя вина. Надо было возвращаться домой другой дорогой. Я не должна была болтать, я должна была его остановить…