Она говорила это быстро и твердо — видимо, продумала все заранее, и прервалась только, чтобы выпить воды из протянутой Иветой чаши — после родов ее мучила жажда. Перевела дыхание и продолжила:

— Все это займет у тебя — путь туда и обратно — дней пять, наибольшее — неделю. Ты должна торопиться, так что не скупись, плати не торгуясь, только спеши. В пути ты сможешь покупать молоко для ребенка на фермах. Учти, я не желаю, чтобы с ним что-то случилось, оберегай его! А когда выполнишь поручение и вернешься, я смогу наконец возвратиться к супругу… Будь он трижды проклят!

Она вновь жадно пила воду, а потом, заслышав удары колокола, вздохнула и выругалась сквозь зубы. Пора было отправляться в церковь. О Пречистая Дева, дай ей силы!

Императрица с трудом поднялась. Это была невысокая, ширококостная женщина двадцати шести лет от роду; ее растрепанная каштаново-рыжая коса упала с плеча, лицо казалось бледным, но выразительным, светло-серые глаза смотрели жестко.

— Ивета, помоги мне переодеться в чистое. Все, что в крови, сожги. Пойдешь, девушка, со мной в церковь. Поддержишь, если мне сделается совсем худо.

— Но, миледи, родовая горячка…

— У меня ее не будет! А вот если вызнают, что я родила, тут уж ни наказания, ни позора не избежать. Драгоценный Джеффри Анжу позаботится. Чтоб дьявол живьем сожрал моего супруга!

И столько ненависти было в ее последних словах, что Ивета истово закрестилась, однако под суровым взглядом госпожи взяла себя в руки. Стянув с миледи рубаху, помогла омыться, подала белье, сорочку, теплую монашеского кроя тунику из темной шерсти. Накинула на кое-как заколотые волосы капюшон. Императрица порой морщилась, двигалась неловко и медленно, однако сама же и торопила — не опоздать бы к мессе.

— А ты чего стоишь, как соляной столб?! — зашипела она на Дуоду. — Иди, пока еще не рассвело и есть шанс выйти незамеченной.

Пожилая женщина стояла у порога — уже в дорожном плаще, прижимая к груди корзину с младенцем.

— О, госпожа… неужели вы и не посмотрите на него? Такой ребеночек… Реснички длинные. Поверьте, не часто у младенчиков бывают такие реснички.

— Ступай, тебе говорят! Нет, стой!

Императрица несколько раз вздохнула, словно собираясь с духом, а потом все же приблизилась.

Дуода улыбнулась и осторожным движением приподняла покрывало, показывая маленькое красное личико уснувшего малыша. Жадно и взволнованно императрица глядела на него… Казалось, в этом небольшом свертке из полотна и кружев для нее в этот миг сосредоточилось все мироздание. Она видела выглядывавшие из-под оборки чепчика легкие как пух черные прядки, тугие щечки, крошечный ровный носик и реснички… такие длинные реснички…

— Так похож на своего отца… — пробормотала она, и предательские слезы стали пеленой застилать глаза.

«Мой малыш… В первый и, может, в последний раз вижу тебя. Это все, что я могу себе позволить».

Она смахнула слезы. Потом, поддавшись какому-то безотчетному порыву, сняла с шеи крестик — маленький, сверкающий алмазной крошкой, на тоненькой как нить цепочке — и быстро надела на дитя.

— Храни тебя Бог и все святые, мой сын.

Вот и все. Она выпрямилась.

— Делай, как я велела, Дуода. Спеши!

Колокола все звонили. Монахини попарно двигались в церковь. Аббатиса стояла у входа, смотрела на их вереницу. Последними к шеренге примкнули императрица и ее фрейлина.

Аббатиса с подозрением окинула их взглядом.

— Одну минуту, дочь моя. Что это за звуки долетали из твоего флигеля ночью? Не ребенок ли плакал?

— Ребенок? Бог мой, матушка, у вас, кажется, начались видения, как у Святой Моники. А это либо великая честь, либо безумие. Как считаете?

И императрица прошествовала в церковь, чтобы занять свое место у хоров.

Трудно передать, каких усилий стоило ей выдержать эту службу. Порой она словно впадала в беспамятство, ее покачивало, и Ивета поддерживала госпожу. Наконец раздалось долгожданное: «Идите, месса окончена». Тяжело опираясь на руку фрейлины, императрица покинула церковь. Еле доковыляв до флигеля, она рухнула на постель и тут же провалилась в глубокий сон.

Как она и сказала, послеродовой горячки у нее не случилось: проспав более двенадцати часов, императрица почувствовала себя бодрой и окрепшей.

— Что слышно? — спросила она у фрейлины.

— Все спокойно, миледи. Разве что мать настоятельница куда-то уезжала. Но уже вернулась.

Императрица не придала этому значения. Под одеялом проводя рукой по своему животу, она ощущала, как этот предательский признак ее измены мужу наконец уменьшился, став почти плоским. Теперь все будет в порядке. А через неделю, когда Дуода вернется и отчитается о выполненном поручении, она уже полностью оправится и сможет тронуться в путь.

Потянулись дни ожидания, серые, холодные, дождливые. Даже не верилось, что уже весна, март месяц. Императрица вела привычный образ жизни, ходила в церковь на мессу, трапезничала в обществе монахинь, читала жития святых, а остальное время проводила в своем флигеле, набиралась сил, спала. Опали набухшие от молока груди, перестало кровоточить лоно — скоро она станет прежней, вернется к супругу, и никто не догадается, что, находясь на богомолье, она родила внебрачного ребенка.

Верная Ивета неотлучно находилась рядом, ухаживая за госпожой. Когда императрица спала, девушка подолгу сидела у окна, глядела на песчаные дюны, на море.

Порой Ивета видела проплывающие мимо корабли, но в основном только шум волн да крики чаек оживляли пустынные берега. Поистине чаек тут было больше, чем людей. Но в последнее время Ивета стала замечать вблизи монастыря каких-то незнакомцев: они появлялись со стороны рыбацкой деревушки, порой подходили к самой обители, исчезая за выступом монастырской стены, где девушка уже не могла их видеть. Вначале это будило в ней любопытство — хоть какое-то разнообразие в их монотонном существовании. Но потом незнакомцы примелькались, глядеть на них стало скучно. Ах, скорей бы все окончилось! И тогда они вернутся ко двору графа Анжу, где всегда такое оживление, столько рыцарей, столько событий! Императрица наверняка наградит их с Дуодой за службу, и она, Ивета, закажет себе новое платье, будет франтить, принимать ухаживания, кокетничать.

Дуода вернулась, как и предвидела императрица, через неделю — уставшая, забрызганная грязью, в пропахшем морем и солью плаще. Покорно преклонила колени перед госпожой, облобызав ее руку.

— Говори!

— Я спешила, как могла.

— Благодарю. Я щедро награжу тебя, моя Дуода.

Императрица улыбнулась, и усталое лицо служанки так же осветилось улыбкой. Она еле нашла в себе силы подняться. Императрица собственноручно налила ей в кубок вина.

— Подкрепись, не помешает. А теперь я жду сообщений. Что? Разве что-то не так?