По свистку Мэри домашний диспетчер принялся зачитывать оставленные ей сообщения. Его мужской голос следовал за ней через три комнаты, пока она искала оставленный где-то завиток из самородного серебра, чтобы нацепить его на ухо.

– Был звонок от младшего лейтенанта Теодоры Ферреро, сообщение не оставлено, – завершил отчет домашний диспетчер.

Она не слышала Ферреро уже месяца три; та собиралась идти на повышение, и Мэри полагала, что зубрежка поглотила время ее подруги. Они стали близки в академии; Ферреро тогда только что прошла незначительную коррекцию и казалась уравновешенной, но ранимой. Мэри, которая только что завершила трансформацию и испытывала такое же ощущение уязвимости, сразу подружилась с нею. Но с тех пор их жизнь стала более суровой. Теодора застряла в звании младшего лейтенанта и уже два раза пролетала с повышением.

– Ответный звонок. Прерви меня, если удастся соединиться, – сказала она.

В отличие от двух третей тех миллионов, что стремились к жизни в Комплексах и высокооплачиваемой временной работе, Мэри Чой преуспела без коррекции. Возле входной двери в рамке висело самое последнее заключение об отсутствии потребности в коррекции. Она была натуралом; тесты бюро временного трудоустройства она прошла с первой попытки и затем с такой же легкостью проходила каждый ежегодный экзамен ЗОИ Лос-Анджелеса. Заключение выглядело как сглаженный возвышающийся крест, созданная компьютерной программой картинка из кругов, отображающих локусы мозга, каждый на своем особом месте, каждый указывает на личность уравновешенную и пропорционально развитую в отношении личных способностей и когнитивных способностей субличности. Хладнокровное мышление, эго уравновешено и подстроено; хорошо сознает, кто она и на что способна; знает, как не потерять лицо и оправляться от ударов судьбы; зрелая молодая женщина, готовая продвигаться по службе. Вот что показывала распечатка, но Мэри в моменты самоанализа оставляла окончательное суждение на потом.

Получая высокую зарплату, она не транжирила деньги. Единственные понты, какие она себе позволила, – это квартиру на кончике второго крыла Второго Северного Комплекса. Стильный, спартанский, выдержанный в тепло-серых, бархатно-пурпурных и черных тонах, дом Мэри был идеальным фоном для ее непроглядно черного лоска. Она могла потеряться в нем, раствориться в декоре, поглощая прямой солнечный свет, падающий через широкие незанавешенные окна. Ей не требовались никакие финтифлюшки. Она не увлекалась ни искусством, ни литературой и не завидовала тем, кто увлекался, и жизнь ее была посвящена охоте, а не торжеству человеческого духа.

В выборе личных занятий она была столь же строга. Она практиковала пять искусств, способствующих концентрации силы, в том числе, чтобы дать волю физической активности, Военный Танец, в котором соперничала сама с собой. Делала она это в маленькой пустой комнате с белыми пенопластовыми стенами, словно выводила черные каллиграфические строки на чистом холсте.

Закончив упражнения, Мэри аккуратно надела мундир, надежно укрыв жизненно важные точки под мономолекулярной сетчатой броней, и натянула поддерживающие сапоги, не дающие ногам устать во время долгих засад. Ее служебные обязанности не подразумевали ежедневного ношения оружия. Ее регулярное участие в боевых столкновениях не предполагалось. За последние пятнадцать лет уровень физического насилия в США заметно упал. У корректированных отсутствовала склонность к насилию.

Ее темные глаза, безмятежно спокойные, не были однако ни пустыми, ни невыразительными. Трансформированный голос был глубоким, но приятно женственным, сильным, но по-матерински заботливым. Она могла и петь колыбельные, и грозно рявкать в полицейском духе.

У Мэри Чой, спокойной, сосредоточенной, высокой, цвета ночной тьмы, было все, чего ей хотелось, кроме прошлого. То, что от него осталось, было похоронено в углу ящика комода в спальне: коробка со старыми семейными фотографиями, мемодисками и мемокубиками.

Она стояла у комода, инстинктивно и отчетливо чуя что-то, внушающее страх, в отношении Теодоры, и водила пальцем по ящику. Наклонилась погладить Лодыря, своего белого кота с рыжими полосками. Он терся о ее сапоги – в темно-бордовых глазах светились мудрость и терпение – и утробно урчал, единственная живая связь с ее отрочеством; его подарили Мэри родители на окончание средней школы.

– На связи Теодора Ферреро, – сообщил домашний диспетчер.

– Переключи на визор, – сказала Мэри. – Я поговорю из гостиной. – Она быстро подошла к визору, на мгновение наклонилась, чтобы расправить складки на мономолекулярной сеточке, и выпрямилась, спокойная. – Привет, Тео. Не говорила с тобой несколько месяцев. Рада тебя слышать!

Свою подругу Мэри не видела. У Ферреро была отключена камера.

– Да, спасибо за звонок. – Голос напряженный. – Я подумала, ты захочешь узнать.

– Ну как, удалось? – спросила Мэри, не сомневаясь, что Теодора сдала экзамен.

– Пролетела, – сказал Ферреро. – Уже в третий раз. Последний шанс. Рекомендуется дальнейшая коррекция.

Мэри смотрела удивленно и сочувственно.

– Ну-ка, рассказывай. И позволь увидеть тебя, дорогая, у меня камера включена.

– Знаю, – сказала Ферреро. – Но нет.

– Прости, что?

– Не хочу тебя видеть, Мэри. Не хочу напоминаний.

– Не морочь голову, Тео. Что случилось?

– Я не смогла. Этого достаточно, тебе не кажется?

– Тео, у меня сейчас тяжелое дело. Массовое убийство, восемь трупов. Я сейчас немного торможу и собираюсь вернуться на службу.

– Извини, что говорю это сейчас, но у тебя есть преимущество передо мной, а я отказываюсь соревноваться, Мэри.

– Какое преимущество?

– Ты трансформант. Ты необычна и защищена. Защита общественных интересов не смеет отправить тебя на коррекцию, а если попробует, ты заявишь о нарушении правил найма и потребуешь федерального расследования. Они не могут тебя тронуть.

– Чушь, Тео. – Мэри почувствовала, что ее лицо запылало: румянец на нем проступить не мог, но она его чувствовала.

– Я так не думаю, Мэри. Еще немного, и я прекращу разговор.

– Тео, сочувствую, но не срывайся на мне. Мы вместе прошли через академию. Ты много значишь для меня. Что их в тебе не устроило?..

– Я не обязана тебе докладывать! Ты – хренова инопланетянка, Мэри. У меня не включен визор, потому что я не хочу тебя видеть. Я даже разговаривать с тобой не хочу. Из-за тебя я не могу сдать экзамен. Наслаждайся своими высокими способностями, дорогая. – Связь оборвалась.

Мэри молча стояла перед маленьким серым столиком с телефоном, вцепившись в край столешницы. Она посмотрела на свои гладкие черные пальцы, выпрямила их, снова согнула, отступила от столика. Напряженность была заметна в Теодоре и за месяцы до сегодняшнего разговора, и все же Мэри не ожидала такого. Часть ее сознания заметила: «Ведь очевидно, почему ЗОИ попросила более сильную коррекцию», а другая часть парировала еще более глубинным: «Почему же?»