натуры, не только наполняющей витрины магазинов и дома, но и мысли и стремления; далее, издевательство над целомудрием и втягивание в активный разврат товарищами, посторонними, учителями, воспитателями, опекунами, братьями, сестрами, и, наконец,.. родителями.

Созданная таким образом жизнь сдавливает, как тисками, это юное, с каждым днем беспомощно увядающее существо (будущего или убийцу или самоубийцу); заметьте, не развивающегося, а увядающего, потому что его преждевременно истерзанные, расшатанные нервы не были в состоянии выдерживать большего напряжения, чем дала им природа, чем они в силах были выдержать. Эта порнографическая жизнь родителей и прочих окружающих лиц купно с ним вызывает физическое разрушение юного тела, разрушая в то же время морально еще в большей степени психологическое свойство юноши. Все, вместе взятое, подрывает до такой степени и физические и нравственные силы, что человек делается зависимым уже не от собственной воли, которая заменяется у него безотчетным стремлением, а от каждого, даже и малейшего обстоятельства, бьющего его одинаково, с невероятной силой, по его больным нервам; иначе говоря, и самое ничтожное обстоятельство начинает казаться страшным ударом по самому больному месту — взвинченным нервам. Он тогда в состоянии стреляться от различных причин, потому что каждая причина приносит ему равносильное терзание его души.

Ему делается обидно и больно сознавать всю неправду и всю грязь, творимую не только посторонними, но даже самыми близкими людьми, и в то же время видеть вокруг себя эти звероподобные развращенные лица, погубившие и его в своем безумном разврате, в своей жестокой несправедливости.

Он хочет принести себя в жертву ради восстановления истины, хотя отчасти. Он сознает, что вопль его больной, измученной души заглушится ревом безумной вакханалии, составляющей в наше время „цель жизни", и он прибегает к последнему средству — самоубийству.

Пусть узнают... из-за них... не хотели понять моих чувств и стремлений... будучи сами загрязнены... пускай же моя смерть напомнит их несправедливость... быть может, тогда хотя мимолетное чувство сознания коснется их уснувшей совести...

Велико страдание беспредельного горя... Но велика и причина, вызывающая подобное горе..

Действительность ужасна: отец насилует свою дочь, мать соблазняет сына, брат влечет сестру на позорное ложе, сестра увлекает брата, в доме разврат... в гостях разврат... всюду садизм... в дортуарах — онанизм... Вокруг ложь и клевета, садизм, всюду кровь, порнография, обман, всюду пьянство, безумие, разврат, всюду царит преступление!

Нет, несчастный юноша, не стоят они, эти люди-звери, погубленной ими твоей, некогда светлой, жизни. Пусть твои тираны, твои палачи мучают тебя до смерти, но... не до самоубийства. Пусть благородный порыв твоей возмущенной души послужит призывом к свержению духовного ига и телесного растления твоими насильниками, но не путем самоубийства, а путем жизни, путем смелой, отчаянной борьбы.

Кто чувствует несправедливое, преступное к себе отношение, тот вместо того, чтобы лишить себя жизни, пусть всем и каждому говорит о своем горе, пусть смело кричит о нем, указывая своих тиранов, и голос его будет услышан не теми, „глухими к добру“ не сторожами спасательной станции или железно-дорожными жандармами, не полицейским участком, запротоколившим мертвой буквой твою больную, но живую душу, назвав ее по имени и фамилии, нет, не ими. — Другие услышат тебя, чуткие, искренние сердцем, сильные умом и могущественные духом; они, эти люди, протянут тебе, честный юноша, свою мощную руку и помогут остаться честным тружеником и достойным гражданином.

Что же касается системы самих экзаменов, на которые сваливают вину самоубийства, то, должно быть, хороши же те экзамены, из-за которых люди лишают себя жизни. Я полагаю, что экзамены так же, как и наука, должны вызывать к себе стремление, уважение и соревнование со стороны экзаменующихся; поэтому экзамены должны представлять из себя не процесс погребения затраченных трудов, а торжество рождения живой человеческой мысли, свидетельствующей о действительном знании известного предмета, а чтобы достигнуть подобного положения, нужно смотреть на экзамены как на турнир человеческих знаний, а не как на контрольно-карательную меру. Нужно, чтобы экзамены служили проводником на получение известных прав и привилегий за достигнутое знание, за ту работу, которая исполнена в течение учебного года. И поэтому должно ввести следующее правило: экзамены должны быть прежде всего не обязательством, а правом каждого учащегося публично подвергнуть свои знания испытанию для получения соответствующих наград, а именно, тот учащийся, который имел годовые отметки не ниже удовлетворительных, имеет право перехода в следующий класс независимо от результата испытаний; ему может быть лишь совестно, если он почему-либо не сумеет выйти победителем на турнире человеческих знаний, взять приз.

Но за то для учащегося, отметки которого были ниже удовлетворительных, подобное испытание должно дать право на переход в следующий класс при выдержании такового. Подобное положение справедливо, а потому не может послужить и косвенным предлогом для самоубийства.

Но ведь не все кончают самоубийством „из-за экзаменов“. Многие умирают от голода и прочих ужасов, созданных несправедливостью людской. Вникните хорошенько в суть дела, и вам сделается жутко; так например, для того, чтобы насаждать дома „терпимости“ и дома „свиданий“, находятся и „люди“ (хороши, должно быть, эти люди) и „капитал“, а для того, чтобы не умирали с голода те люди, которые предназначаются для общего пользования не телом, а умом, знанием, которые отдают свои лучшие силы не для разврата, а для развития наших детей, для блага народа, — для них у нас не находится ни людей, ни капитала. У нас на этот счет один ответ: „пусть мрут — меньше останется нищих“... Спрашивается, при чем же тут экзамены? После всего высказанного, я полагаю, справедливым будет обратиться к обществу со словами: „Врачу, исцелися сам“... и „больные“ сами собой исчезнут. Не будут тогда совершаться ни убийства, ни самоубийства.

1

Выдержка, помещенная в № 14 „Русскjго Слова" за 1910 г.

2

1-е издание было выпущено в 1909 г.

3

Конечно, я не сторонник порки; наоборот, я враг всякого насилия ужо по одному тому, что оно применяется в тех случаях, когда не хватает ума... На порку я ссылаюсь как на отвратительный факт, созданный человеческим скудоумием и служащий в данном случае лишним доказательством справедливости моих предположений.