Специфический акцент, свой сленг и стремление рифмовать слова создали особый тип диалекта. Обладатель такого произношения мог навсегда распрощаться с мечтами о сытой жизни. Эти люди обречены были работать на фабриках, становиться карманниками и пополнять когорту людей последнего класса.

Впрочем, человек всегда видит лишь то, что стремиться разглядеть. Обеспеченные писатели, журналисты и чиновники, волей случая оказавшиеся в Ист-Энде, стремились увидеть дно общества. Чем страшнее и мрачнее будет их описание, тем больше восхищенных взглядов они поймают во время своего рассказа. На самом же деле уроженцы Ист-Энда стремились раскрасить свою жизнь. Это желание появлялось сразу же после того, как они осознавали, что мечта покинуть Ист-Энд так и останется мечтой.

На каждом углу дома тут располагались пабы, подпольные казино или мюзик-холлы. Здесь любили и умели веселиться. Каждый вечер рабочие заводов собирались в барах и устраивали пирушки. Мюзик-холлы буквально ломились от посетителей. Людям необходимо было забыться на несколько часов. Спрос, как известно, рождает предложение. В музыкальных домах давали веселые оперы и водевили, в пабах или даже просто на улицах выступали музыканты, глотатели шпаг и жонглеры. Многие делали эти занятия основным заработком. Некоторые так подрабатывали после рабочего дня. Естественно, в толпе орудовали карманники. Впрочем, обычно их жертвами становились случайно оказавшиеся здесь люди. Все местные прекрасно знали о том, как нужно себя вести в баре. Да и карманников тут знали в лицо.

«Район этот был чрезвычайно опасен: института полиции как такового еще не существовало – а сыскное ведомство на Боу-стрит, славное своими специфическими достижениями, совершенно не справлялось с насущными потребностями громадной столицы. Заезжим иностранцем мог считаться чуть ли не всякий третий. Матросы-индийцы, китайцы, мавры, негры попадались на каждом шагу. Носители тюрбанов, беретов и шляп всевозможнейших фасонов могли таить под ними поползновение к бандитизму любого сорта: их прошлое было непроницаемо для европейцев; кроме того, известно, что морской флот цивилизованных стран (а в период военных действий – преимущественно торговый флот) служил надежным прибежищем для самого разношерстного преступного сброда, имевшего веские основания хоть на какое-то время укрыться подальше от зорких глаз правосудия. Иные представители этого сословия действительно обладали приличной матросской сноровкой, однако почти всегда – и особенно если шла война – составляли лишь ядро судового экипажа, а в основном туда набирались неопытные сухопутные жители». (Томас де Квинси, «Убийство как одно из изящных искусств»).

Ист-Энд, казавшийся писателям начала века смрадной помойкой, для Ронни и Реджи был вовсе не таким. Тут был веселый дед Ли с тысячей различных историй, населенные непонятными предметами лавки старьевщиков, всегда открытый для них дом тети Роззи.

В основном воспитанием мальчиков занимались Вайолетт и ее сестры Роззи и Мэй. Именно они всегда готовы были помочь советом, и от них же мальчики получали нагоняи. Ну и старый дед Ли, отец Вайолетт, иногда ругал мальчиков. Впрочем, чаще он рассказывал страшные истории о Джеке-Потрошителе, орудовавшем на соседней улице. Имя этого маньяка, жившего в конце XIX века, стало проклятием Ист-Энда. Если до его появления кокни считались обычными работягами, то с появлением Потрошителя журналисты иначе как преисподней Лондона Ист-Энд не называли. Что оставалось жителям неблагополучного района? Они гордились Джеком-Потрошителем, карманниками, ворами, пабами, мюзик-холлами и старыми закопченными зданиями, за стенами которых протекали жизни горожан. Дедушка Ли частенько рассказывал о легендарных мошенниках своей молодости, знаменитых боксерах и великих гангстерах прошлого. Не такими уж они были великими, как рассказывал дедушка, но в сознании Чарли, Реджи и Ронни эти персонажи стали настоящими героями.

Братья Крэй обожали старого Джимми Ли, по прозвищу Пушечное Ядро, и бабушку Нэн. Родители Вайолетт, Роззи и Мэй были настоящими легендами Ист-Энда. Их молодость пришлась на последние десятилетия XIX века. Пожалуй, самые бедные и тяжелые годы в истории восточной части города.

Худая и строгая Нэн редко вмешивалась в дела братьев. Большую часть времени она молчала. Если же она решала что-то сказать, то обычно это были либо ехидные замечания, приправленные немного мрачным чувством юмора, либо отборная брань, достойная истинной кокни. Руку Нэн «украшала» черная шелковая лента. Этот аксессуар появился, когда Нэн было 13 лет. Лента менялась, но ни разу в жизни братья Крэй не видели запястья бабушки. Однажды она рассказала историю ленты. В 1880-х годах кокни не жили, а выживали. Здесь точно так же, как и в конце 1930-х, орудовали попрошайки, работали пабы и устраивались ярмарки. Центром жизни все так же были рынки и бары. С самого утра уличные торговцы занимали выгодные для продажи места. Крики и брань здесь не стихали до позднего вечера. Скупка краденого, мошенничество и азартные игры все так же процветали. И уж конечно, рынок не был стихийным явлением, его контролировал один человек. Его имя знали все, кроме полиции, которую сюда старались просто-напросто не пускать.

«Я всегда любил атмосферу рынка Биллинсгейт. Если верить рассказам Джимми Ли, за столетие здесь практически ничего не поменялось. Еще ребенком я частенько сюда прибегал. Кругом суета, в разные стороны бегают носильщики с пирамидами коробок в руках. Они все время балансировали на грани, то и дело, падая и заваливаясь. Воздух был буквально наполнен шумом: крики мужчин, смешанные с визгом чаек, детские голоса и брань торговок. Это было очень загадочное место, со своими секретами и тайнами». (Реджинальд Крэй)

В день открытия ежегодной ярмарки юная Нэн со своей матерью готовились к приходу гостей. Вчера ее мать потратила последние деньги на то, чтобы купить продукты для праздничного ужина. Нэн резала хлеб и смотрела в окно. По улице шли толпы веселых и уже не очень трезвых людей. Кто-то выкрикивал забавные стихи, которые здесь знали все, кто-то пытался развязать драку. Это зрелище настолько увлекло девушку, что та не услышала криков матери. Устав орать, женщина подскочила к девочке, отобрала у нее нож и полоснула ее по запястью.

– Так понятнее будет. Сколько раз я сказала, чтобы ты тоньше нарезала куски?! – заорала женщина.

Такое было в порядке вещей. Нельзя сказать, что она не любила свою дочь. Просто слишком много сил нужно было потратить для того, чтобы заработать на кусок хлеба.

Через год после появления ленты на руке Нэн собралась вечером выйти на улицу. Зачем ей это понадобилось, даже сама женщина уже вскоре забыла. Нэн успела пройти сотню метров, она дошла до Хэнбери-стрит, как ее остановил сосед, вызвавшийся патрулировать район. Патруль организовали всего неделю назад, после жестокого убийства Мэри Эн Николз на Бакс Роуд. Убийцу женщины прозвали Джеком Потрошителем, так как женщину нашли с распоротым животом. Сосед Нэн сказал, что на Хэнбери-стрит заметили странного человека, и лучше бы Нэн вернуться домой. Девушка последовала совету. Через несколько минут она услышала душераздирающие крики, приглушенные стенами вереницы кирпичных домов, отделявших дом Нэн от Ханбери-стрит.