Городское отделение милиции располагалось от дома Агафоновых в двух кварталах. На входе, в фойе, за железной решеткой скучал молодой сержант. В здании было тихо. Все двери кабинетов закрыты. На рабочем месте практически никого, кроме этого парня и еще нескольких сотрудников не было. Коротая смену, сержант представлял, как сегодня вечером пригласит на танцы свою соседку Таньку, которая ему давно нравится. И что-то ему подсказывала, что она не откажет. Может быть потому, что как-то по особенному смотрит на него. Ну правильно, он же милиционер, комсомолец. А не какой-то там тунеядец. От размышлений его оторвал шум отворившихся в отделение дверей, за которым несся по пятам крик.

«Ну вот, – подумал сержант, – сейчас начнется кипишь и нервотрепка. Как бы еще не пришлось на службе задержаться сегодня».

Спустя полчаса по улице несся тот же состав Агафоновых, но теперь еще более комического вида. Все они были в этот момент похожи на злых хмурых собак, высматривающих добычу. Паша больше не плакал, папа больше не кричал, мама больше никого не успокаивала. А к тому же их сопровождал что-то дожевывающий на ходу старший лейтенант неряшливого вида по фамилии Сидоров. Причем, не просто сопровождал, а как бы догоняя их, плелся чуть позади. Компания двигалась в сторону улицы Маркса, к лотерейному ларьку. Добравшись до места, их всех ждало досадное разочарование. Ларек был закрыт. Вот здесь-то опять и начался шум и плач. Папа кричал на сына, мама за него заступалась и закрывала Пашу собой, а капитан пытался всех успокоить и сам плел что-то несуразное:

«Граждане, без паники, всех найдем, я сейчас Бегуну доложу, да перестаньте же вы ссориться, ларек опечатаем, машину вызовем, сейчас позвоню, нет двух копеек на автомат?».

А дальше, на весь оставшийся день, продолжился не меньший кипишь, именуемый оперативной работой, так же полный истерии. Милицейские две машины летали по городу, велись телефонные переговоры. Некоторые оперативники были вызваны на рабочие места. В ходе их работы было установлено, что заведующий сетью лотерейных ларьков в отпуске. Кто остался вместо него неизвестно. По крайне мере об этом почему-то не знает его секретарь, студентка-заочница, которая сразу при приезде милиции, почему-то расплакалась и стала невпопад клясться, что у нее с Анатолием Борисовичем ничего нет. Придя в себя, она все-таки смогла отыскать тетрадку, в которой были записаны фамилии работников-реализаторов билетов. Без адресов. В кабинете отдела кадров вообще почему-то весь день никого не было, как пояснила сама же секретарь.

Утром, возле лотерейного ларька, на улице Маркса, собралась компания, состоящая из Константина Агафонова, судя по красным глазам – не спавшего всю ночь, уже без сына. И трех хмурых милиционеров, которых отвлекли от, как им казалось, более важных занятий. Все ждали начала работы этого ларька и его работника. Точнее, работницу. Ровно в девять утра она показалась. И, увидев нашу честную компанию, наигранно удивилась.

А дальше ларек так и не был открыт для горожан, порой подходивших к нему за счастливым билетиком. В нем шел обыск с участием пойманных на улице двух понятых. А когда он не увенчался успехом, то продолжился дома у распространителя. Через два часа, ничего не найдя, милиционеры уже собирались отпустить понятых, а женщина-продавец, показывая на разгромленную квартиру, чуть не плача, театрально полукричала о том, как она будет жаловаться секретарю райкома.

«Пришли, разбили всю хату, сломали имущество и все по наговору, да что же это делается?», – жалобно страстно говорила она.

Понятые подписывали протокол обыска, опер Бегун, взявшийся за это дело, с недовольным лицом спешил закончить все формальности и удалиться. И лишь Константин Агафонов молча сидел на стуле, о чем-то размышляя. Можно даже было подумать, что он задремал, если бы не вид его дрожащих ладоней, которые лежали перед ним на журнальном столике. Один из милиционеров сложил бумаги в портфель и принялся извиняться перед хозяйкой дома за причиненный ущерб. Та даже расплакалась, вытирая лицо грязным платком.

И вот тут, неожиданно для всех, Агафонов вскочил с места и побежал в комнату, в которой и так уже все было осмотрено. Да так резко, горя глазами, что присутствующим показалось, что он сошел с ума. В комнате послышался шум и все ринулись в ту строну. Сорвав со стены ковер, Константин стоял и разглядывал стену. Хозяйка, было, побежала к нему, но ее остановили служители закона. А Агафонов отдирал обойный кусок. У женщины-киоскера началась паника, что придало ему еще большей энергии. Несколько движений руками о он радостно закричал, а та на взрыв зарыдала. Причем, чувствовалось, что теперь очень даже искренне. На голой стене висел приклеенный к ней лотерейный билет. Двое милиционеров с трудом держали плачущую женщину, у которой началась самая настоящая истерика. А она, смотря в сторону Константина, сыпала проклятиями:

«Да что б ты помер, собачий сын, да что б тело твое было изуродовано и скормлено бесам, да что б ты не нашел себе покоя и в гробу и вечно скитался по вселенной. И сыночек твой да будет проклят и весь род твой».

А потом и вовсе странным образом она не громко заговорила на непонятном языке. И не останавливалась даже тогда, когда ее уводили из квартиры в милицейскую машину. Но Агафонову было абсолютно наплевать на это. Он улыбался. Казалось, что жизнь теперь станет еще ярче и проще.

Вечером того же дня, у Агафоновых был пир горой. Возле накрытого стола собрались соседи. Константин то и дело ловил пробегающего рядом сына и начинал подкидывать его к самому потолку.

«Мой ты везунчик, теперь на море не на поезде поедем этим летом. Ты рад, нет, ты рад, скажи мне?», – кричал он, широко улыбаясь. На нем был новый костюм, только несколько раз одеванный, серого цвета. Импортный. Практически в пору. Лишь немного велик. Зато импортный. Мария купила мужу его на день рождения месяц назад. У барыги, как тогда называли перекупщиков. Костюм был болгарским, купленным у иностранного строителя. Как раз шел период советско-болгарской дружбы и многие строители из этой страны возводили в этом городке здания в болгарском стиле. Собравшиеся поднимали тосты за удачу, за новый автомобиль, за Константина… А тот размахивал лотерейным билетом, который на днях собирался обменять на волгу.

Уже к ночи гости стали расходится. Но счастливый Агафонов не унимался. Он, сидя за столом, то и дело целовал билет, пока жена, наконец, не попросила убрать его, чтобы не потерять. Константин сунул