Оказавшись на улице, я закурил и отправился на 63-ю авеню. Там, в небольшом трехэтажном здании близ озера Медоу, меня ждал господин Ревизон, которому я пожал руку и пообещал самоотверженно трудиться.

Первые три недели я приносил ему самые свежие новости, самые скандальные интервью и самые душетрепещущие репортажи. Удовольствия это доставляло мало, из-за чего в ящике рабочего стола стали появляться выдуманные статьи, призванные скрасить мой досуг в стенах “Нью-Йоркского горожанина”.

Всего за несколько дней там накопились такие сенсации, как “Мэр Нью-Йорка не любит яблоки, а значит – не любит Нью-Йорк!”, “Утки из озера Медоу оказались французскими мигрантами, испугавшимися народных волнений” и “Американцы принимают Иудаизм, чтобы не трудиться”.

Спустя всего пару месяцев это увлечение сыграло со мной вот какую шутку: вместо статьи “Дети голодных Ирландцев продолжают заселять Нью-Йорк” в номер вышла самая плохая из моих печатных выдумок: “Правительство может запретить горожанам мочиться в квартирные туалеты, чтобы сохранить микрофлору океана”.

Произошло это по самому что ни на есть роковому стечению обстоятельств: отвечающий за верстку лопоухий парень хотел скорее показать мне тайный бар “Бродячая собака”, где я бы смог вспомнить вкус позабытого мною пива; убитый (не припомню каким) горем корректор пробежался лишь по заголовкам и, видимо, решил, что правительство действительно свихнулось; редактор убежал глазеть на длинные ноги красоток из кабаре.

Зачинщиком трагедии и по совместительству лопоухим пареньком был Шелли Вэйд – персона, из-за которой 26 000 читателей “Нью-Йоркского горожанина” чуть не получили сортирную шутку от Марка Бруштейна прямиком к завтраку. Благо, проблема решилась в считанные минуты. Вытащив из типографии первую газету, Шелли всучил её мне. Я любил забирать первые газеты и узнавать о новостях на несколько часов раньше еще не проснувшегося города. Машинально перелистнув до своей статьи, я, естественно, ужаснулся, увидев вместо голодных ирландцев запрет на мочеиспускание.

Шелли моментально остановил работу типографии, которая успела напечатать всего десяток бракованных газет, и вставил верную статью. Он вчитался в нее несколько сотен раз и после тысячи раздумий все-таки отдал в печать новую версию газеты.

В бар этим вечером Шелли так и не пошел, сославшись на предчувствие, что газета лишь начало череды неприятностей. Вручив мне десяток бракованных разворотов “на память” он побрел домой, а я, выбросив все, кроме одного, все-таки решил испытать удачу и найти “Бродячую собаку”.

***

Около трех часов ночи я, пьяный вдрызг, плелся по Сондерс-стрит и пинал банку. Только войдя в подъезд, я обнаружил, что все это время таскал с собой один экземпляр испорченной газеты. В этот же момент мне стало так невыносимо стыдно за свою “шутку”, что я решил немедленно от этой газеты избавиться. И лучшим местом, где могла оказаться эта гадость, стал порог Издателя.

3

Свое субботнее утро я начал с того, что спустился в ресторан “Злате Коэн” и сел за столик у окна, сквозь которое разглядывал прохожих в свой первый день в Квинсе. Голова, видимо, совершенно отвыкнув от алкоголя, гудела так, словно минувшей ночью ей довелось спать не на мягкой подушке, а на дрожащих трамвайных путях.

***

Готов поспорить, что вы знаете таких людей, которым совсем ничего в этом мире не нравится. В детстве они надувают сопли и мило капризничают, а с возрастом становятся форменными ворчунами, которые думают, что имеют право хамить всем вокруг. Где бы они ни были, они заявляют, что в другом месте лучше, и какая бы женщина им не улыбнулась, им кажется что лучше та, что немного поодаль. Что бы они ни смотрели и ни читали – все это плохо, ужас и кошмар. Именно таким человеком был Рут Келли, который только что появился в дверях ресторана с газетой в руках и уже шел к столику, за которым я безмятежно завтракал.

Поразительно, но это утро он начал не с разгрома очередного неудавшегося писателя и лекции о новом американском слоге, а о какой-то статье из газеты, которая, по-видимому, тронула самые потаенные струны его души.

– Нет, Марк, ну вы видели? Вы читали свежий номер? Не знаю, откуда он взялся у моего порога, да и важно ли это, но вы видели? Эта… Этот возмутительный законопроект о запрете на мочеиспускание в собственном доме.

Я поперхнулся и, закрывая одной рукой набитый хлебом рот, выхватил газету из рук Издателя. На измятой бумаге красовался заголовок “Правительство может запретить горожанам мочиться в квартирные туалеты, чтобы сохранить микрофлору океана”.

– Что вы скажете? Вы один из немногих, чье мнение меня интересует! Думаете ли вы, что они действительно способны на такое? А как вообще это работает? Как это спасет микрофлору?

– Успокойтесь, Рут, – сказал я и убрал газету к себе в карман, – это наверняка журналистская утка. Знаете, они иногда пишут такие статьи, чтобы о газете побольше трещали на улице. Не обращайте на это внимания!

– Вы думаете? А то… Знаете, это выбило меня из колеи. Это вторжение в частную жизнь! Я недавно читал одну книгу… вернее, отверг одну книгу, так вот там как раз было об этом. Знаете, я уж было подумал, что совершил ошибку, что отверг такой своевременный труд… И даже, знаете, подумал. Нет. Допустил! Что даже и слог той нескладной книги был вполне себе неплох… Но это! Нет! Это конечно же полный ужас… Не пришел к нам еще тот писатель, на работе которого я готов поставить печать одобрения… Вы знаете. Вы – друг! Вы спасли меня, спасли мой талант! Ведь знаете, этот журналист, этот… как вы сказали? Этот уточник! Он чуть не пробил брешь в моей стене из бдительности и любви к слову. Попадись он мне! Наверняка написал такое от злобы, от злобы, что не может быть настоящим писателем. Вы! Вы, мой друг, – Издатель вскочил с места и положил свои трясущиеся от возбуждения руки на мои плечи, – вы спасли меня! Ох!

Этим утром я обратился к Богу дважды. Первый раз – когда руки издателя покинули мои плечи и вцепились в кисти, пожимая их в порыве уважения. Второй раз – когда он решил, что я должен познакомиться с его рассказом и забыть о новости этого “уточника”, которая, по его мнению, испачкала мой мозг.

Издатель приказал мне оставаться в кресле и покинул ресторан. И чтобы мои худшие домыслы не стали реальностью, я немедленно покинул заведение вслед за ним и отправился в “Бродячую собаку”.

4

В подвальчике на перекрестке Ван-Клиф стрит и Уэстсайд-авеню