набрела она на огромную залу, богато украшенную колоннами, златом и серебром, драгоценными каменьями. Посреди той залы стоял большой трон из черного мрамора. На троне том сидел прекрасный юноша. Он был очень красив и молод, но его черные очи глядели усталостью сотни земных жизней, а бледность кожи делала его похожим на бескровный дух. Словно любопытный вороненок глядел он на Марью-Моревну. Наконец он молвил:

— Ну здравствуй, прекрасная царевна, Марья-Моревна. Взгляни же на меня, дева, в истинном облике моем. Я Кощей, похититель твой и тюремщик.

— Но был ты змеем, был дряхлым старцем, — ахнула Марья-Моревна.

— Был я и вороном, и соловьем, и цветком асфоделевым под ногами твоими. Я вижу, что не любо царство тебе мое. Нет здесь ни живого яркого солнца, ни дыхания ветра, ни журчания ручья, ни земных радостей.

— Но откуда знать тебе, Кощей Бессмертный, о радостях земных? Отчего говоришь ты о них с тоской?

— Оттого, что был я смертным.

И поведал Кощей ей свою историю. Тронула сердце Марьи-Моревны судьба Кощеева. И взглянула она бесстрашно в мягкую тьму очей его, хоть и трепетало сердце ее, словно мотылек.

— Зачем же похитил ты меня, Кощей?

— Одиноко и тоскливо мне в царстве моем, — молвил Кощей.

Больше он ничего не сказал ей.

Горько стало Марье-Моревне от слов его. Но ничего не возразила она Кощею Бессмертному. Лишь тяжко вздохнула девица.

Как ни горько было Марье-Моревне, но все ж беседа с заточителем ее была отрадней горестного сумрачного одиночества.

И стала Марья-Моревна навещать чертог Кощеев каждый неотличимый от ночи день. Страшась опостылевшего ей за дни заточения молчания, она рассказывала ему о днях и радостях земных, о том, что было дороже и отраднее всего сердцу ее в мире людском, о том, что видела сама и о том, что слыхала от людей. Иногда она пела ему песни — потешные и печальные, иногда рассказывала сказки, иногда загадывала загадки.

Поначалу Кощей, казалось, и вовсе не внимал речам ее, но затем заметила царевна, что отрешенность и угрюмость его сменилась на спокойную задумчивость, а потом и вовсе заблестели в его по-птичьи черных очах, точно живые, искорки любопытства. Несколько раз замечала она на его устах тень улыбки, и, сама не зная почему, она улыбалась ему в ответ. А однажды он разразился заливистым молодецким смехом, эхо которого, казалось, смахнуло пыльную ветошь смерти с деревьев, холмов и плодов подземного царства.

И с ее сердца.

С того дня смотрела Марья на Кощея совсем уж по-иному. Она видела в нем прекрасные, совсем юные черты, хоть и покрытые саваном долгих столетий одиночества. В глазах его блестел живой огонек, в голосе слышалось биение буйного ручейка, и даже казалось ей иногда, что из-под полотняной бледности его кожи стал пробиваться настоящий человеческий румянец.

Он тоже стал рассказывать Марье истории и сказки — все, что он успел узнать за сотни лет своей бессмертной жизни. Они были полны тоски и печали, но царевна слушала их с трепетом, ведь с каждой историей все больше казалось ей, что сердце у Кощея есть — настоящее, живое сердце, и что сердце это доброе.

Марья-Моревна и не поняла, и не заметила, как забыла она о мире людском, об Иване-царевиче, о жизни своей земной. И вместе с тем о тоске своей и кручине. В царстве Кощеевом было покойно и легко. Ей нравились диковинные сады и холмы с цветочными полянами, глубокие озера с прозрачной водой, странная голубизна света. Но более всего нравился ей хозяин сего царства.

Вскоре научилась она и отличать день от ночи в подземном царстве. Ночью красивые желтые цветы на полянах клонили головы свои ко сну. Марья-Моревна тоже стала спать — спокойно и легко, словно лесная горлица.

Однажды приснился ей сон. Во сне явилась к ней дряхлая старуха в черных лохмотьях. Стала говорить она, что прожила Марья-Моревна пленницей, а затем и гостьей у Кощея уже почти год, а до сих пор не знает царевна имя похитителя и гостеприимным хозяином своего.

«Как же, — думала Марья-Моревна во сне, — имя это каждому известно: Кощей Бессмертный зовут его».

Но старуха не унималась.

— Не знаешь ты, глупая, его настоящего имени.

И прошептала старуха ей имя, коим звался Кощей до того, как стал он бессмертным.

Очнулась Марья-Моревна ото сна и подумала: «Зачем же знать мне истинное имя его, коли зову его я Кощеем, и он улыбается мне в ответ?» И позабыла она о сне своем.

Долго ли, коротко ли, шли дни. Чудилось Кощею, будто сердце его вдруг забилось, как прежде, что радость вновь поселилась в нем. Не мог он налюбоваться прекрасной царевной и не мог наговориться с ней. Стал он замечать, что очи ее прекрасные глядят на него с добром и пониманием, и тогда чудилось ему, что снова слышит он движение людской крови в своем бессмертном теле. Однако что-то тяготило его.

Кручинился он, что силою привел Марью-царевну в царство свое, что сколь ни мягкой и радостной сделалась улыбка ее, а была она все ж его пленницей. И понял тогда Кощей, что никогда не согреет, не возродит к жизни сердце его любовь, что добыл он коварством и силою.

И вот однажды пришел он к Марье-Моревне и молвил:

— Прекрасная царевна, пришла ты в царство мое как пленница, но стала ты мне дорогою гостьей. Никогда еще не было в чертогах моих дней отраднее, чем те, что провела ты здесь. Но вижу я, что тоскуешь ты по белу свету и красну солнцу, по людям дорогим. А посему отпускаю я тебя, пленницу, из царства моего. Но помни, что всегда можешь ты вернуться желанною гостьей и всегда можешь уйти своею волею. Никому из смертных не было прежде даровано право сие, но тебя я прошу принять его как дар мой хозяйский.

И отдал Кощей Марье прекрасную белую жемчужину. И строго-настрого наказал ей беречь сей дар, ибо лишь с помощью жемчужины морской могла Марья свободно войти и выйти из страны Кощеевой, что не дано было прежде ни единой смертной душе.

Рассказал Кощей царевне, что путь в страну его лежит через реку, чьих вод не должна касаться рука смертная, ибо ждет ее владельца страшная участь. Лишь жемчужина, что из той реки родом, может открыть Марье-Моревне путь из страны Кощеевой и обратно.

Взяла Марья-Моревна жемчужину дивную, поблагодарила Кощея за доброту его, за гостеприимство, за дарованную ей свободу. Поклонилась она в пояс и пошла к