– Привет, Акулыч.

– О, в мою мобилу залетела птаха и чирикает. Ты чевой-то редко стала беспокоить папу Акулыча, птичка божья.

– Слыхал, Акулыч? Угрохали жену Завьялова.

– Как же-с. Ентот Завьялов ментовку винтом завинтил: вынь да положь убивца евоной законной супружницы! Ой, чую, нахлебаются с ним хлопчики. Но на наших ребятках где сядешь, там в аккурат и слезешь. Так он, значится, и тебя подключил? Проздравляю. Хотя, ежели совсем честно, не с чем. Дело – стопроцентный тухляк.

– Что-нибудь нарыли?

– А ты не много хочешь от папы Акулыча, охламон? А ты не подзабыл, что я ушел из ментовки? Я был честным ментом с большими звездами… Ну, почти честным. А полицаем… или как его там?.. понтом?.. быть не желаю. И – амба. Я ж должен был пройти аттестацию, язви ее в корень. То есть, как бы судилище. А судьи кто? Ась?.. То-то же.

– Значит, ты не сможешь мне помочь?

– Ежели сильно приспичит, не робей, обращайся. Но особых надежд на папу Акулыча не возлагай. Я нынче пензионер. Пензия капает, и ладно. Живу на даче, овощи-хрукты выращиваю, осенью на базаре стану торговать. Таким жлобом заделаюсь, што любо-дорого, за копейку удавлюсь.

– Кстати, Акулыч. Мне весной прошлого года Завьялов предлагал стать начальником его службы безопасности. Хочешь, поговорю с ним? Местечко, само собой, занято, но что-нибудь для тебя найдется.

– Чтоб я, бывший мент, бандюгану служил! – рев Акулыча раздается так неожиданно, что я чуть не роняю телефончик. Того и гляди, парень начнет на себе рубаху рвать. А может, и рвет, мне не видно.

– Ладно, Акулыч, извини, если ненароком обидел.

– На дураков обижаться – себя не уважать, – отходчиво бурчит он, а мне кажется, что из мобилы валит дым, как из чайника. Раскипятился Акулыч не на шутку.

– Бывай, – он прекращает разговор.

А я принимаюсь ходить по кухне. Гроза миновала, за окном вечер, такой ясный, что щемит сердце. Хочется выйти на улицу и бродить до утра, одному или с Анной. Или сидеть на берегу пруда со Сверчком и беседовать… о чем-нибудь.

Я думаю о Кате Завьяловой.

Помню, как она терзалась, не зная, уйти ей от мужа или нет. И тот, ради кого она собиралась бросить мужа-бизнесмена, милый моему сердцу Алеша Лужинин тоже страдал. И надеялся. Но судьба милосердно расставила все по своим местам. Сначала закончились Алешины мучения, а на днях наступил и Катин черед.

Скоро они вдвоем соединятся на облачке и будут с улыбкой вспоминать, как любили и истязали друг друга на земле…

* * *

Вчера Акулыч обиделся не на шутку, и я решил, что он месяц, а то и два не станет со мной общаться, но нет – сегодня позвонил. Голос отстраненный, мрачный, сухой:

– Поговорил об тебе с товарищем. С коллегой, как выражаются всякие-разные ботаники. Мужик проверенный, надежный, будет тебе заместо меня. Подмогнет, ежели приспичит.

Нескладно пытаюсь подольститься:

– Спасибо, Акулыч. Но учти – тебя, единственного и неповторимого, не заменит никто.

– Угу, – буркает он и отключается.

Надулся. Похоже, я всерьез ранил его ментовскую душу.

В семь часов вечера встречаюсь с «товарищем», которого порекомендовал Акулыч.

Признаться, я не хотел, чтобы мы общались в его казенном кабинете, и он, словно прочитав мои мысли, сам предложил потолковать на улице.

И вот мы сидим на скамеечке возле стеклянного бизнес-центра – таких в нашем благословенном городке хоть отбавляй. Этот именуется «Кактусом», и перед ним действительно торчит невероятных размеров железный кактус, на который, не боясь уколоться, облокотился ухмыляющийся металлический мексиканец. На голове сомбреро, на поясе – две кобуры с револьверами.

Расположившегося рядом со мной мужика я (про себя) назвал Пыльным Опером. На нем голубая рубашечка с короткими рукавчиками, светло-серые брючки и белые дырчатые туфли. Выглядит он человеком вполне довольным жизнью. Благополучным бизнесменом, например. Не самым крупным – что-то вроде владельца продуктового магазинчика, а то и двух. Из-под плетеного рыжего ремешка откровенно вываливается солидное брюшко. Внешне он – из породы Акулыча, Завьялова и прочих подобных хлопчиков, увесистых и округлых.

Усевшись на скамейку, Пыльный Опер закидывает ногу на ногу, сложив на толстом колене массивные загорелые кисти рук. Ушки у него маленькие, по-боксерски прижатые к круглой голове.

– Между прочим, можно в пивбаре по душам покалякать, – предлагаю я. – До него вон – рукой подать.

– Небольшой я любитель пива, – говорит Пыльный Опер напряженным глухим голосом, точно отчитывается перед начальником. И откашливается. – Водочку – пожалуйста. Но – только в холода. Для сугреву. Летом не пью.

Мне попался редкий тип оперативника – молчун. Такие выдавливают из себя самый-самый минимум, отмеряя каждое слово с жадностью скупца. Зато принимают информацию с удовольствием. При этом как бы стушевываются, становятся частью окружающей обстановки, невзрачным почтовым ящиком, который всегда готов к приему письма. А сейчас этому «ящику» необходимо выдать, а не принять информацию, и он чувствует себя не в своей тарелке.

– Где произошло убийство? – задаю наводящий вопрос.

Он принимается объяснять – тяжело, косноязычно ворочая слова, точно валуны. Дотошно описывает место преступления.

Картина вырисовывается следующая. Кате Завьяловой нанесли четыре удара острым предметом, предположительно ножом. Кроме того – маленький штришок: под лифчиком обнаружен обрывок бумаги, на котором шариковой ручкой нарисован зигзаг.

– Вот такой, – Пыльный Опер достает из барсетки новенькую записную книжечку, авторучку и, сопя, выводит молнию, какую обычно изображают на примитивных картинках. – Это уже второе такое убийство. Примерно месяц назад грохнули женщину. И тоже ножом. А под бюстгальтер, между прочим, засунута бумажка с похожим зигзагом. Вроде маньяк действует. Боюсь, дело гиблое. Глухарь.

– Хоть какие-нибудь маломальские улики обнаружили?

– В обоих случаях никаких. Уж очень осторожный гад. Места выбирает безлюдные, действует аккуратно. Отпечатков не оставляет.

– А что связывает предыдущую жертву и Катю Завьялову? Внешность? Характер? Возраст? Социальное положение?

– Первая убитая – повариха из ресторана «Глория хит». Двадцать восемь лет. Толстушка-хохотушка. Есть сожитель… точнее, был… охранник из того же ресторана. Ничего общего с женой Завьялова.

– Итак, убийства совершены в разные месяцы. Хотелось бы знать числа.

– Надеешься найти алгоритм действий маньяка? – усмехается Пыльный Опер, внезапно применив научное выражение и этим слегка меня огорошив. – Я тебя разочарую. Первое злодейство случилось четвертого мая, в среду, а второе – в субботу, одиннадцатого июня. И опять же – упреждаю следующий твой вопрос – места преступлений разные. Повариху зарезали на окраине, а Завьялову – почти в самом центре.