– Если она ляжет, то больше не встанет. – Мужчина бросает взгляд на лошадь, покачивающуюся на кривых ногах, и пожимает плечами. – Я думаю, она протянет еще три, может, четыре поездки. И сдохнет. Тогда и мне конец.

– Да я тебя своими руками…

Но Клод уже оттаскивает жену от бедного животного и его хозяина.

– Тише, Бланш, тише. Хватит. Нам нужно идти. Ты не можешь спасти всех несчастных в Париже, любовь моя. Особенно сейчас.

– Попробуй останови меня!

Но она позволяет мужу увести себя подальше от станции. Ведь Аузелло еще так далеко от своей главной цели – отеля «Ритц».

– Я бы телеграфировал, чтобы нас кто-нибудь встретил, – говорит Клод, вытирая лоб грязным носовым платком; потом смотрит на него и морщится. Муж Бланш жаждет чистого носового платка так же сильно, как она жаждет новых туфель. – Но…

Бланш кивает. Все телеграфные и телефонные линии, связывающие Париж с внешним миром, были перерезаны во время оккупации.

– Месье! Мадам! – Два предприимчивых парня предлагают донести чемоданы Аузелло за три франка. Клод соглашается, и они бредут за мальчишками по улицам города, обычно таким оживленным. Бланш невольно вспоминает, как впервые пыталась объехать вокруг Триумфальной арки. Столько полос, заполненных гудящими машинами! А сегодня она поражена полным отсутствием движения.

– Немцы конфискуют все машины, – высокий бледный парень со светлыми волосами и сломанным передним зубом заявляет это с самоуверенностью юнца, который наконец-то осведомлен лучше старших. – Для армии.

– Я бы лучше взорвал свою машину, чем отдал ее бошам, – бормочет Клод. С языка Бланш чуть не срывается напоминание, что у них нет машины. Но она вовремя останавливается; даже она понимает, что сейчас это лишнее.

Продвигаясь вперед, они чувствуют еще кое-что: тишину. Затих не только гомон ошеломленных горожан, вывалившихся из вокзала и растекающихся по городу, как грязная лужа. Смолкло все. Если в Париже и было что-то постоянное, так это разговоры. Кафе ломились от завсегдатаев, спорящих о цвете солнца. Тротуары были заполнены людьми, которые то и дело останавливались, чтобы что-то сказать, тыча пальцем в грудь собеседника. Обсуждали политику, крой костюма, лучший сырный магазин – тема не имела значения; она никогда не имела значения. Бланш слишком хорошо знает, как парижане любят поболтать.

Сегодня кафе пустуют. На тротуарах ни души. Нет шумных школьников в форме, играющих в садах. Нет торговцев, с песней толкающих свои тележки; нет лавочников, торгующихся с поставщиками.

Но Бланш чувствует на себе чьи-то взгляды. Несмотря на жаркий солнечный день, ее знобит; она берет мужа под локоть.

– Смотри! – шепчет он, указывая куда-то вверх. Бланш повинуется; в окнах под мансардными крышами она замечает людей, украдкой выглядывающих из-за кружевных занавесок. Переведя взгляд еще выше, она видит на крышах домов что-то блестящее, отражающее свет.

Нацистские солдаты с начищенными винтовками смотрят на них сверху вниз.

Бланш начинает дрожать.

До сих пор они не встретили ни одного нацистского солдата. Немцы так и не дошли до Нима, куда в начале «сидячей войны» направили гарнизон Клода. В поезде, идущем в Париж, все боялись, что их обстреляют бомбардировщики; так было со многими беженцами. Каждая запланированная и незапланированная остановка заставляла разговоры стихать; люди задерживали дыхание, боясь услышать немецкие слова, немецкие шаги, немецкие выстрелы. Но за все это время Аузелло так и не встретили ни одного нациста.

Это случилось сейчас, когда они вернулись домой. Это правда случилось, черт возьми! Нацисты действительно захватили Париж.

Бланш делает глубокий вдох – у нее болят ребра и сводит живот; она не может вспомнить, когда ела в последний раз, – и идет дальше в своих поношенных туфлях. Наконец перед ними открывается огромная Вандомская площадь; здесь тоже нет горожан. Но есть солдаты.

Бланш ахает, Клод тоже. На площади, окружив статую Наполеона, стоят нацистские танки. Громадный флаг со скрученной черной свастикой висит над несколькими дверными проемами – в том числе над входом в отель «Ритц». Любимый «Ритц» ее мужа. И ее тоже. Их «Ритц».

Наверху лестницы, ведущей к парадным дверям, стоят два нацистских солдата. С оружием.

Раздается грохот. Мальчишки побросали чемоданы и улепетывают, как зайцы. Клод смотрит им вслед.

– Пожалуй, нам лучше пойти домой, – говорит он, снова доставая грязный носовой платок. Впервые за сегодняшний день и впервые с тех пор, как они с Бланш познакомились, ее муж выглядит неуверенным. Именно в этот момент она понимает, что все изменилось.

– Чепуха, – отвечает Бланш, чувствуя, как вскипает кровь – чужая кровь, кровь отважной женщины, которой нечего скрывать от нацистов. Удивляя не только Клода, но и саму себя, она собирает чемоданы и направляется прямо к солдатам.

– Мы войдем через парадную дверь, Клод Аузелло. Потому что ты директор отеля «Ритц».

Клод начинает слабо протестовать, но замолкает, когда они приближаются к часовым. Те делают несколько шагов в их сторону, но, слава богу, не поднимают оружия.

– Это господин Клод Аузелло, директор «Ритца», – заявляет Бланш на безупречном немецком языке, с уверенностью, которая, очевидно, поражает ее мужа. По словам Клода, его жена американского происхождения говорит по-французски с самым ужасным акцентом, какой он когда-либо слышал. Поэтому такой чистый немецкий становится для него потрясением.

Впрочем, Аузелло удивляли друг друга с момента первой встречи.

– Я фрау Аузелло. Мы хотим немедленно поговорить с офицером. Позовите его! Быстро!

Солдаты смотрят испуганно; один из них убегает в гостиницу.

– Боже мой, Бланш, – шепчет Клод, и по тому, как крепко он сжимает ручки чемоданов, Бланш понимает, что муж изо всех сил старается не перекреститься на этот ужасный французский католический манер.

Несмотря на дрожь в руках и ногах, Бланш держится прямо, даже властно. Когда появляется офицер, невысокий человек с красным лицом, она уже точно знает, что собирается сказать.

Ведь она Бланш Аузелло. Американка. Парижанка. С этого дня в ее прошлом, настоящем и будущем появится много вещей, которые нужно скрывать. Впрочем, она и раньше многое скрывала. Все эти двадцать лет. Так что она в этом преуспела – в обмане. Как, надо признать, и ее муж.

Возможно, это связывает их еще крепче.

– Герр Аузелло! Фрау Аузелло! Очень приятно познакомиться. – Вывалившись из дверей, командир приветствует их одновременно слащавым и гортанным на немецкий манер голосом; его французский безупречен. Он кланяется Клоду и тянется поцеловать руку Бланш. Она вовремя убирает руку за спину и еще раз вздрагивает.

– Добро пожаловать обратно в «Ритц»! Мы так много слышали о вас! Руководство переехало, – нацист кивает в сторону улицы Камбон, которая проходит за зданием. – Мы, немцы, благодаря гостеприимству ваших сотрудников чувствуем себя на Вандомской площади как дома. Остальные гости живут на улице Камбон. Мы взяли на себя смелость забрать ваши личные вещи из офиса и перенести их в галерею над вестибюлем. Почти весь ваш персонал цел и невредим. Ожидает ваших инструкций.