Данн стянул с себя одежду и опустился в воду, намереваясь половить рыбу. Только снастей у него не было, лишь десять собственных пальцев. В воде плавало множество самой разной рыбы, всех размеров. Юноша поплыл среди рыб, и они столпились вокруг него: тыкались в него губами, касались хвостами, ничуть его не боясь. Он вытянул руку к крупной алой рыбе, просунул пальцы ей под плавники и вытащил ее из воды на плоский валун, где рыба надышалась воздуха и замерла. Нож у Данна был, привязанный к поясу. Он нарезал рыбу тонкими полосками и развесил их на ветки куста, чтобы они подвялились на солнце. Ни мешка, ни какой-нибудь котомки Данн с собой не брал, а рыба была большой. Он посидел рядом со своей добычей некоторое время, пока солнце не скрылось за грохочущим водопадом. Не пришлось бы карабкаться по тому отвесному склону в темноте, подумал Данн. Поднимался он, выискивая трещины между камнями. На обратный путь ушло много времени, и верха он достиг, когда уже стемнело. Подходя к Центру, он неохотно впускал в свои легкие тяжелую сырость. Наконец Данн очутился внутри и пробрался в свою комнату, старательно избегая встречи со старухой и ее служанкой.

А на следующее утро он снова отправился к Срединному морю, снова спустился к самой воде, но на этот раз прихватил с собой мешок для рыбы. Однако полосок мяса на кусте не было. Кто-то забрал или съел их все до одной. Данн сразу насторожился, сел на корточки и сжался за камнем, постаравшись стать невидимым. Он наблюдал и ждал. Никого. Ничего. Данн решил, что сегодня не будет плавать и ловить рыбу, — на тот случай, если незримый вор вдруг помешает ему выбраться из воды. Солнце стояло над самой его головой; становилось жарко. Все-таки Данн рискнул и быстренько окунулся в море у самого берега. С воды он заметил, что на ветвях кустарника висят клочья белой грубой шерсти. Причем только на верхних ветвях. Значит, его вор — какое-то крупное животное. Данн полез вверх по склону ущелья, размышляя о том, как вдруг все изменилось, когда он заподозрил, будто он больше не один и кто-то за ним следит.

Когда он перебрался с фермы в Центр (ему казалось, что это произошло давным-давно, ну да, ведь прошло не меньше половины солнечного цикла), то обнаружил, что человек, называвший себя принцем Феликсом, умер, а старая Фелисса утратила остатки разума и вбила себе в голову, будто Данн вернулся в Центр как завоеватель с намерением вернуть ей трон. Среди ее вещей имелся старинный щит из какого-то металла, дошедший до них неизвестно с каких времен. На нем была изображена женщина, восседающая на высоком троне, а вокруг нее — коленопреклоненные люди. Данну хотелось узнать, из какого металла был сделан щит, какой эпохе он принадлежал, в какой комнате, в каком музее отыскала его старуха. Но Фелисса лишь выла и причитала, что в жилах Данна течет королевская кровь и что он должен занять подобающее ему место — у ее трона. Он оставил сумасшедшую старуху стенать в одиночестве.

А потом однажды с фермы к ним пришел молодой человек, желая найти здесь работу. Его звали Гриот, и Данн припомнил его зеленоватые глаза — это они постоянно следили за ним, еще с тех пор, когда он воевал в Агре. Гриот был солдатом и сражался под командованием Данна, который тогда звался генерал Данн Агрский. Любопытное совпадение: Гриот последовал за Данном из Агре на ферму, а оттуда в Центр.

Он так объяснил это Данну:

— Когда ты не вернулся на ферму, я подумал, что, может, у тебя найдется здесь и для меня какое-нибудь дело.

«Здесь» означало в Центре, но, похоже, в этом слове крылся и другой, более широкий смысл. Двое молодых людей стояли друг напротив друга и изучающе смотрели один на другого: первый чего-то ждал, а второй желал лишь одного — чтобы его оставили в покое. Нельзя сказать, будто Гриот был Данну несимпатичен; раньше он просто не обращал на этого солдата внимания. Коренастый юноша с широким лицом и зеленоватыми глазами. Вообще-то, глаза такого цвета были редкостью. Данн сказал Гриоту, что в Центре много места, хватит и ему. Здесь уже нашли приют множество людей. Центр оказался куда более вместительным, чем они с Маарой думали вначале. То, что он велик, понятно было с первого взгляда, однако только со временем его обитателям открывается вся сложность и грандиозность этого строения. Комнаты вели во все новые комнаты, узкие шаткие лесенки уводили на все новые уровни, в полуразрушенных углах ютились те, кто искал уединения и не хотел быть замеченным. За пределами мощной каменной стены, окружающей Центр со стороны Срединного моря, находились еще здания, построенные уже после того, как Центр был завершен, но они постепенно погружались в болото. Это было одной из причин, по которым Центр казался меньше, чем он есть на самом деле. Он был возведен на самом высоком месте в округе, только Тундра стала таять, и болота наступали, вода поднималась все выше. В некоторых местах края Центра уже наполовину погрузились в воду. Как давно идет этот процесс? Но какой смысл задаваться подобными вопросами, ведь местные жители так говорят о крышах города, поблескивающих сквозь толщу воды, когда над ними проплываешь на лодке: «Мой дед рассказывал, что его дед помнил этот город, когда крыши еще были над водой».

Совсем недавно они с Маарой были здесь вместе, и Данн мог бы поклясться, что там, где сейчас сырость, было сухо. Возможно, теперь все происходит быстрее? Возможно, раньше сменялись поколения, прежде чем город успевал погрузиться в воду, а нынче на это требуется меньше времени? Насколько меньше?

Данн сказал Гриоту, что он не нуждается в обществе. Сказать это, глядя в лицо, полное надежд, было трудно. Гриот ответил, что он знает много ремесел, вообще много чего умеет. Он не станет Данну обузой. Данн поинтересовался, где Гриот обучился всему этому, и услышал в ответ историю, как две капли воды похожую на его собственную: Гриот почти всю свою жизнь убегал — убегал от войн, завоевателей и засухи. Данн сказал, что для Гриота в Центре есть одно полезное дело. Каждый день сюда приходят новые беженцы, спасаясь от опустошительных войн на востоке, в странах, о которых Данн едва ли слышал. (Приходилось признать, что мир не ограничивается одним лишь Ифриком. На козьей шкуре, натянутой на прутьях, Данн изобразил мир, каким он его знал, то есть в центре Ифрик, над ним Срединное море, а еще выше Йеррап, закованный во льды. Ну, и на западе Западное море. Вот практически и все. Теперь же он смутно воображал далекие и бескрайние земли к востоку от Ифрика, наполненные образами войны.) Так вот, Гриот мог бы учить этих людей тому, что умеет сам, поддерживать в Центре порядок и оберегать музеи от разграбления. Гриот был доволен данным ему поручением. Он улыбнулся. Данн впервые видел, чтобы этот серьезный юноша улыбался.

Вскоре после того разговора Данну довелось понаблюдать за Гриотом и сотней бывших беженцев, среди которых были не только молодые мужчины, но и женщины, и пожилые люди. На ровном, относительно сухом участке земли Гриот учил их строевому шагу; повинуясь его командам, люди маршировали, останавливались, бежали. У всех них было оружие. Интересно, откуда? Из музеев?

Данн заметил тогда Гриоту:

— Люди, обученные солдатскому ремеслу, рано или поздно захотят воевать. Ты не задумывался над этим?

И по выражению, которое появилось на упрямом широком лице Гриота, Данн догадался, что сказал больше, чем намеревался. Солдат кивнул. Он не отрываясь смотрел в глаза Данну. О, что за взгляд это был, сколько в нем было страдания.