Доктор был довольно стар, старше мистера Бруэра и мистера Петри, а им скоро исполнится пятьдесят. Неужели всех молодых докторов призвали?

– Сначала несколько простых вопросов, мисс Патерсон. Почему вы хотите вступить в Земледельческую армию?

– Люблю выращивать растения.

– Имеется опыт?

– У меня был маленький огород.

– Великолепно! Чем болели?

– В общем, почти ничем. Только корью.

Грейс ощутила, как с губ готовы сорваться слова «в монастырской школе». Но что это ей взбрело в голову? Она ведь никогда не была в монастырской школе, верно?

– Рост?

Поскольку младшие мальчишки Петри пытались растянуть ее чуть не каждый день, Грейс точно знала свой рост, но скрестила пальцы за спиной, отгоняя дурной глаз и добавила полдюйма.

– Пять футов, два с половиной дюйма[1].

Он уставился на нее. Она глубоко вдохнула и попробовала вытянуть шею.

– Сойдете, – с сомнением пробормотал он. – Размер обуви.

«Врать глупо, надо сказать правду».

– Четвертый…

– Трудно будет достать. Возьмите с собой все старые носки.

Грейс улыбнулась. Звучит обнадеживающе, даже если ноги слишком малы, чтобы стать полезным бойцом трудового фронта.

– Варикоз имеется?

Она понятия не имела, что такое «варикоз», но все же покачала головой:

– Нет, конечно.

Ответ, казалось, удивил и поразил доктора, который деловито писал в карточке, пока Грейс с нараставшим ужасом ждала осмотра.

Доктор закрыл папку.

– Спасибо, мисс Патерсон. Подождите за дверью и постарайтесь пить все молоко, которое вам выдадут. Вы нам сойдете.

Никакого осмотра. Он даже пульса не померил. Если доктор померит его сейчас, почувствует, как частит сердце.

«Вы нам сойдете» – самые прекрасные слова в английском языке вертелись в ее мозгу снова и снова.

– Все еще не спишь? Хочешь какао? Мы готовим на кухне, нам еще оставили немного лепешек с маслом. Удивительно, что мы способны впихнуть в себя еду перед сном, всего через несколько часов после ужина из трех блюд.

В дверях стояла Олив Тернер, одна из соседок Грейс по комнате, принеся с собой аппетитный запах свежеиспеченных и, следовательно, горячих лепешек.

Грейс с некоторым облегчением встала.

– Работа тяжелая, а воздух свежий. Поэтому и есть хочется. Божественно пахнет!

– И все наши, – рассмеялась Олив, и они вместе сбежали по пролетам не застеленной дорожкой лестницы на кухню, где несколько девушек сгрудились вокруг длинного деревянного стола, в центре которого стояло блюдо, нагруженное лепешками, несколько горшочков с малиновым джемом, каждая с именем хозяйки на крышке, и миска с маленькими брусочками масла – дневная норма каждой девушки.

– Дом, милый дом, – вздохнула Олив, когда они с Грейс нашли свободные стулья.

– Мой дом никогда не был таким, – заметила Бетти Гуд, вгрызаясь в лепешку.

Остальные засмеялись. Грейс улыбнулась, но промолчала. Девушки-новички пили горячий какао и ели лепешки, намазанные маслом с фермы и малиновым джемом, пока старшая не пришла напомнить, что следующая дойка – в пять часов утра. Девушки со стонами закончили ужин, умылись и пошли наверх спать.

Грейс проделала процедуры отхода ко сну как можно быстрее: на третьем этаже, где жили девушки, было холодно.

– Сейчас постели мягкие и теплые, но мне жаль, что я не могу провести в комнату отопление. Летний класс постоянно жалуется на жару, а под одеялами и вовсе жарче, чем в теплице, но вокруг все равно холодно, – объяснила старшая девушка.

Работницы просто мечтали очутиться в чудесной жаркой теплице, особенно теперь, в феврале, когда ледяные ветра находили каждую щелочку в стенах и крыше. Некоторые идеально отточили искусство раздеваться и одеваться под одеялами. Не из-за скромности, а ради комфорта. Грейс, выросшая в почти таком же убогом старом доме, с единственным работающим камином, привыкла к неудобствам и одевалась и раздевалась с годами отработанной скоростью.

– Неужели мы никогда не согреемся, Грейс? У меня ноги, как лед, – озвучила ежевечернюю жалобу лежавшая на соседней кровати Олив.

– Не снимай носков, глупая, – откликнулась другая девушка, но скоро они, утомленные длинным, мучительно тяжелым трудовым днем, уже спали.

Грейс по достоинству ценила длинные шерстяные носки до колен, выданные ей вместе с униформой, но не слишком любила рубашки из сетчатого трикотажа фирмы «Аэртекс». Они никогда не сидели как надо, и она была рада, что днем они оказывались скрыты зеленым джемпером военного образца. Она очень заботилась об одежде. Благодаря матерям Салли и Дейзи на каждый день рождения она получала что-то новенькое, даже если это был кардиган, связанный из шерсти, на которую была распущена ранее ношенная вещь. Кардиган был связан специально для нее, и, следовательно, не имело значения, что шерсть старая. Женщины вроде миссис Бруэр и миссис Петри являлись большими специалистами в области переделки и штопки, задолго до того как были выпущены правительственные плакаты с призывом к англичанам быть экономнее.

Громкие стоны донеслись с кроватей несколько часов спустя, когда зазвонил большой металлический будильник, стоявший в оловянном тазике, чтобы шума от него было еще больше. Словно возвещая миру, что уже четыре утра, будильник не прекращая звенел. Девушки медленно просыпались.

– Господи боже, почему я не вступила в армию или не стала медсестрой?

Этот вопрос задавался ежедневно.

– Солдаты никогда не спят, а «утки» и вовсе – веский довод против профессии медсестры.

– Пожалуйста, неужели недостаточно того, что приходится вставать еще до чертовых петухов, так еще и выслушивать все эти стенания!

Грейс улыбнулась. Она любила жизнь, ей нравилось общество ровесниц. «Если все фермы, – думала она, – на которых придется работать во время проклятой войны, похожи на эту, то причин жаловаться не будет».

Чаще всего вокруг произносили слово «чистота». Владелец молочной фермы требовал от девушек чистоты и безупречных белых передников и лично осматривал руки каждой доярки. Работа была тяжелой. Первая увиденная Грейс корова перепугала ее. Это большое, теплое, коричневое с белыми пятнами животное с чудесными глазами вдруг злобно уставилось на Грейс, когда та попыталась подоить ее, как ей показывали и объясняли. Корова вполне намеренно перевернула ведро, разлив драгоценную жидкость, которая вылилась в сток. Главный по дойке окинул девушку неприязненным взглядом.

– Старайтесь сохранить молоко, Патерсон. Идет война, и нам необходима каждая капля.