Верховным правителем страны (земли-княжества) был князь, обладавший законодательной и исполнительной властью. В своей деятельности он опирался на разветвленный административный аппарат, куда входили воевода, тысяцкий, посадник, тиун, дворский, городник, сотские и десятские, стольник, мечник и др. чиновники. При князе функционировала дума (совет), состоявшая из наиболее авторитетных бояр. Кроме того, важными органами власти на Руси были княжеские съезды и вечевые собрания.

В свое время, М. А. Дьяконов, отвечая на сакраментальный вопрос — была ли Русь государством? — пришел к положительному выводу. Существенными признаками государства, согласно ему, были три элемента: совокупность населения, образующего общественный союз; власть, стоящая во главе общественного союза; и территория, занятая данным населением.[5]

Определенно, это не исчерпывающий перечень признаков, однако вполне достаточен для того, чтобы считать Древнюю Русь государственным образованием. При всей внешней аморфности ее политических институтов, они оказались способными не только сообщить восточнославянскому общественному союзу внутренний юридически регламентированный распорядок жизни, не только очертить его территориальные пределы и защитить их, но и поддерживать межгосударственные отношения, в том числе договорные, династически-брачные, церковные.

Проблема характера княжеской власти в Древней Руси постоянно обсуждалась в исторических исследованиях. В дореволюционной историографии преобладало мнение, идущее от В. О. Ключевского, что русский князь являлся чуть ли не наемным слугой вечевой общины земли. Правда, высказывались и другие суждения, в которых княжеское начало противопоставлялось общинному. Согласно А. Д. Градовскому, призвание князей было реакцией против общинного быта. Князь должен был заменить общину, как политический организм и вытеснить ее из политической сферы.[6]

В. И. Сергеевич также видел в факте призвания варяжских князей решительные последствия для всей Русской земли, положившие начало особой породе людей, которые в силу своего происхождения от призванного князя считались способными к отправлению высшей судебной и правительственной деятельности.[7] В более поздних своих работах он склонялся к отождествлению княжеской власти с народной, хотя и не был последователен в этом своем убеждении. Ему принадлежит также тезис, что политический строй Древней Руси характеризовался «смешанной формой правления, в котором участвуют два элемента, а именно: монархический в лице князя и народный в лице веча».[8]

Представителем веча и общины считали князя Н. И. Костомаров и Ф. И. Леонтович,[9] а М. А. Дьяконов полагал, что отношения к князю покоились преимущественно на взаимном доверии, степенью которого определялись и подробности условий в заключаемых, при занятии стола, договорах князей с населением земли. В составе государственной власти каждого княжения князь занимал существенно иное положение. Он был представителем власти в земле и в его компетенцию входили все вопросы внешней и внутренней государственной жизни страны. Княжеская власть, согласно историку, была столь исконным и столь же повсеместным институтом как и вече. У отдельных славянских племен «княжения» упоминаются задолго до призвания Рюриковичей. Вслед за В. И. Сергеевичем, он подчеркивал, что князь был необходимым элементом государственной власти всех русских земель и ни одна из них (даже и Новгородская) не могла обойтись без него. Те редкие моменты в жизни той или иной земли, когда там не было князя, изображены современниками как бедственные и опасные для целости страны.[10]

В представлении А. Е. Преснякова высокое положение древнерусского князя обусловлено двумя обстоятельствами. С одной стороны необходимостью защиты страны от внешних врагов и охраны внутреннего мира, в чем проявлялась роль князя, как народной власти. С другой стороны — особым его положением в системе общественных отношений, ставящих его не только во главе обычно правового уклада народных общин, но и вне их, в сфере особого княжого права. Положение князя могло определяться в его рядах с вечем, однако, кроме Новгорода, содержание таких договоров, как думал А. Е. Пресняков, не сильно стесняло свободу князей. Нет никакого намека на то, чтобы вне новгородского севера население принимало на себя задачу определять общественное положение князя. Князья сами его строили, создавая и свое особое княжое право внутри волости. Оно развивалось и окрепло, прежде всего, в области княжого быта и княжого частного хозяйства, служа цементом для здания общественного положения князя, его социальной силы, восторжествовавшей над вечевыми общинами.[11]

В отличие от В. И. Сергеевича и М. А. Дьяконова, А. Е. Пресняков не видел в княжеской власти государствообразующего начала и на уровне земли. «Не развившись до государственного властвования в отдельных волостях, в частности и Киевской, — утверждал он, княжая власть не могла стать той силой, которая создала бы единое русское государство, преодолев раздельность княжого владения и все нараставшую обособленность русских земель».[12]

Больше единства в вопросе о социальном характере княжеской власти наблюдается в историографии советского периода. После исследования, осуществленного Б. Д. Грековым, практически все историки были согласны в том, что княжеский институт олицетворял власть знати, а не общины. Это не самодержец, но представитель правящей знати. Последняя признавала над собою власть великого князя и в своих собственных интересах разделяла с ним власть. Функции князя в области законодательства, управления страной и суда, по мнению историка, еще больше подчеркивают значение его власти в политическом строе Древнерусского государства.[13]

М. Н. Тихомиров, уделивший особое внимание княжеской власти в городе и утверждавший, что именно «княж двор» был центральным местом политической и административной жизни города, тем не менее большую роль отводил ремесленникам и купцам, представлявшим сплоченную группу горожан, осознававших свое значение и ограничивавших роль князя. Как ему казалось, горожане в своей борьбе за городские вольности стремились сажать к себе на стол только угодных им князей, часто вмешивались в междукняжеские отношения и не считались с княжеским старейшинством.[14]