и мздоимства. В 1607 году у художника Кавальера д’Арпино были конфискованы за неуплату налогов и переданы Боргезе картины раннего Караваджо «Больной Вакх» и «Юноша с корзиной фруктов». В том же году Павел V конфисковал сотню полотен из мастерской Джузеппе Чезари «за незаконное хранение оружия». В 1608 году он путём вымогательств и угроз заставил своего «коллегу» кардинала Сфондрато продать ещё 70 произведений искусства. Самым вопиющим стало изъятие из часовни Бальони церкви Сан-Франческо в Перудже по специальному папскому рескрипту картины Рафаэля «Положение во гроб». Несмотря на горячие протесты жителей города, картину перевезли в палаццо Боргезе.

Как метко выразился Маффео Барберини — будущий папа Урбан VIII — «неистовое желание Аполлона завладеть прелестями Дафны сродни рвению Боргезе к обладанию сокровищами искусства», в том числе чужими.

В день приезда легата Флориана галерея пополнилась двумя полотнами знаменитого Караваджо, одно из которых — портрет самого папы — так и осталось неоплаченным, ибо «не понравилось».

Подволакивая раненую ногу и стараясь держать вежливую преданную улыбку, несмотря на рассеченное по диагонали лицо, падре Флориан, носивший когда-то давным-давно русское имя Фрол, остановился на почтительном расстоянии от своего господина и, сделав глубокий вдох, медленно, тяжело опустился на одно колено.

Павел V увлечённо разглядывал картину. Это был грузный пожилой человек с невыразительной пасмурной физиономией, под стать погоде за окном. Во взгляде его сквозили подозрительность и недоверие. Маленький рот и крючковатый нос придавали Папе сходство с хищной птицей, и это были его единственные выдающиеся черты, ибо в остальном на лице невозможно было уловить ничего запоминающегося. Если бы не яркое папское облачение красно-белого цвета, его можно было бы принять за обычного представителя ватиканской канцелярии с характерным для этой категории чиновников постным выражением лица-маски, скрывающим его мутную суть.

А скрывать было что. Перед его избранием семья Боргезе дошла до полного обнищания, однако всего через три года папства ликвидировала все накопленные долги, и Павел V со своими родственниками стали самыми богатыми сеньорами Италии.

Новоиспеченный папа так усердно обворовывал верующих, что оказался в состоянии истратить четыре миллиона экю на покупку земель для своего племянника, кардинала Сципиона Боргезе. За триста пятьдесят тысяч экю он купил поместье близ Рима, восемьсот тысяч экю потратил на постройки и сады в своём замке. Его кабинет был полон редчайших произведений искусства.

Его Святейшество не просто так опекал своего двадцатипятилетнего племянника, назначив его кардиналом и сменив его фамилию — Каффарелли — на Боргезе. Дело в том, что у будущего Павла V была родная сестра, имевшая с ним любовные отношения и родившая от него мальчика. Таким образом, кардинал Сципион Боргезе являлся для Папы сыном и племянником в одном лице. А ещё он стал его любовником, продолжая сожительствовать с ним и после восшествия своего родителя на Святой Престол.

Непотизм Его Святейшества не ограничивался возведением в сан членов своей семьи. Недрогнувшей рукой раздавал он кардинальские шапки олухам, лишённым мужества и разума, пройдохам, выполняющим только то, что им нашептывал на ухо папский племянник, ослам, пасущимся на землях своих приходов и выплачивающим мзду кардиналу Сципиону Боргезе.

Доведись кардиналам Каппони, Барберини, Лотреку и Спиноле участвовать в публичных дискуссиях, им весьма затруднительно было бы ответить, в каких городах они изучали литературу, ибо из всех произведений письменности им были знакомы лишь векселя, выданные папским племянником.

Что касается остальных членов кардинальской коллегии, то лучше не спрашивать, чем они занимались до того, как их возвели в этот сан. Один служил органистом, другой — уличным лицедеем, третий — сутенером, а четвёртый возглавлял воровскую шайку и легко мог заработать виселицу за ночные грабежи. Прежде чем облачиться в пурпур, все они принадлежали к обществу отборных подонков Рима.

В Ватикане никогда не было ни справедливости, ни чистоты, там не заботились даже о том, чтобы скрывать своё гнусное поведение. При свете дня прелаты, облаченные в епископские мантии, отправлялись к публичным девкам; не стесняясь, убивали мужей и отцов похищенных жён и дочерей. Павел V не отставал от соратников и, как истинный боров, купался в смердящей жиже прелюбодеяния, кровосмешения и мужеложества. Да и как может быть иначе, если он сам отравил жену одного из своих братьев, когда она посмела отказать ему в благосклонности. Как не потворствовать кровосмешению, если он имеет незаконных детей от родной сестры и является отцом кардинала-племянника?(*)

Все эти прискорбные факты из жизни Ватикана были падре Флориану прекрасно известны, но они не отпугивали, не отталкивали его, а наоборот — притягивали и захватывали дух. «Это каким же храбрым человеком надо быть, чтобы, находясь так близко к Богу, вести себя подобным образом⁈», — восхищенно думал он, узнавая про очередные «проказы» Его Святейшества. Если бы кто-то из православного священства позволил себе десятую долю папских забав, он был бы подвергнут всеобщей обструкции со стороны клира и паствы, а здесь, в свободной Европе, все эти непотребства не вызывали никакого отторжения. Это было удивительно, необычно и убеждало Флориана в богоизбранности папы и всей католической курии. Если священник грешит и остается безнаказанным, значит, Бог ему позволил.

Прошло несколько томительных минут. Флориан боялся шевельнуться, пока Павел V не обратил на него внимание. Понтифик тяжело поднялся с кресла — беспокоили отекающие ноги — и подошёл к легату, щуря близорукие глаза. На его лице не дрогнул ни один мускул, а тонкие губы, брезгливо опущенные книзу, только единожды пришли в движение, позволив иезуиту изложить доставленную информацию.

— Мне прекрасно известны язвительные комментарии шептунов, смеющихся над войсками гетмана Сапеги, не сумевшими взять штурмом Троицкий монастырь при пятнадцатикратном перевесе, — осторожно начал иезуит, бросая на Павла V короткие взгляды снизу вверх, — но поверьте, Ваше Святейшество, слухи о нашем превосходстве сильно преувеличены…

Понтифик коротким движением руки предложил иезуиту встать на ноги, и тот, восприняв данный жест как согласие с его словами, скороговоркой продолжил.

— Две тысячи схизматиков, осаждённых в Троице, ни в коем случае нельзя приравнивать к пятнадцати тысячам воинов гетмана. Силы осаждённых нужно умножать как минимум в пять раз, причём дворянские сотни и стрельцы, посланные русским царем на подмогу, — слабейшее звено в этих войсках… Я могу это доказать, Ваше Святейшество, — сделав паузу и увидев удивленно поднятую бровь Павла V, Флориан объяснил: — Схизматики — это фанатики. Все до единого. Примеров множество. Двое самых обычных крестьян, забравшись в подкоп под крепостную стену, взрывают себя и полсотни казаков полковника Лисовского, а их жёны и дети, презирая смерть, под обстрелом, собирают под стенами ядра и стрелы. И это не всё, — иезуит кашлянул, стремясь избавиться от першения в горле, тронул рукой плохо заживающий шрам на лице и заговорил более